Почему «Хэллоуин» заканчивается уже в пятый раз

В преддверии гибридного релиза слэшера «Хэллоуин заканчивается» (Halloween Ends), который прибудет в американские кинотеатры и на стриминг Peacock уже вот-вот, портал Comicbook рассказал, что вообще-то «Хэллоуин» заканчивается уже в пятый раз. А заодно позволил зрителям разобраться в хитросплетениях хронологии франчайза.

Кадр из фильма «Хэллоуин заканчивается»

Начавшись в 1978 году, франчайз включает в себя 13 картин. Несмотря на то, что среди них присутствует лишь одна полноценная перезагрузка, их хронология подразделяется на пять отчётливых временных линий. Как так? Хотя «настоящий» ребут был всего один, в фильмах имелось множество ретконов, приводивших к созданию странных таймлайнов-мутантов. В итоге история Майкла Майерса превращается в своеобразную игру «выбери свою бойню».

Вероятно, самым странным фактом в этом всём является то, что «каноничная» хронология франчайза «Хэллоуин» включает в себя лишь четыре фильма… И лишь один из этих четырёх был снят до 2018 года. Но давайте разберёмся.

Итак, в первом «Хэллоуине» лунатик в маске, который позднее оказывается пациентом психлечебницы Майклом Майерсом, в ночь на Хэллоуин устраивает кровавую баню в городке Хэддонфилд американского штата Иллинойс. Хоть этот фильм и не «считается» в хронологии ребута от Роба Зомби из середины 2000-х, а его связь с фильмом Halloween III: Season of the Witch весьма призрачна, это единственный фильм, события которого определённо происходили в трёх ключевых хронологиях истории Майерса.

Кадр из фильма «Хэллоуин» 1978 года

События «Хэллоуина II» разворачиваются той же ночью. После предположительной смерти Майкла он встаёт и начинает убивать снова. В один момент выясняется, что Лори Строуд в исполнении Джейми Ли Кёртис из первого фильма — это его давно потерянная сестра (о чём не знала даже сама Лори). Четыре года спустя решимость Майкла закончить собственный род станет ключевой мотивацией для слэшера.

Дальше был «Хэллоуин III: Сезон ведьм». В течение двух фильмов последовательно «убивая» Майкла Майерса, здесь продюсеры решили попробовать превратить франшизу в антологию. В этом фильме вместо слэшера появилась злодейская корпорация Silver Shamrock Novelties, производящая костюмы для Хэллоуина и разработавшая коварный план по убийству людей с помощью спрятанных в масках микрочипов и фрагмента Стоунхэджа. Фильм потрясающе плохо выступил в прокате и унёс идею превратить франшизу в антологию с собой в могилу, но затем стал культовым фаворитом.

Кадр из фильма «Хэллоуин 3»

Поскольку здесь нет Майкла Майерса, считается, что фильм находится в рамках обособленной хронологии, которую некоторые отбитые фанаты называют «хронологией антологии». Впоследствии во франшизе «Хэллоуин» появлялись отсылки к «Сезону ведьм» и Silver Shamrock Novelties, но их всегда было принято считать скорее пасхальными яйцами, чем какой-то стабильной связью с фильмами с Майклом Майерсом.

Итак, с тремя фильмами разобрались: в одной хронологии два фильма с Майклом Майерсом, в другой — только «Сезон ведьм». Но дальше всё становится более запутанным.

Кадр из фильма «Хэллоуин 4»

После кассового провала триквела четвёртому не оставалось ничего иного, кроме как вернуть Майкла Майерса в сюжет. И «Хэллоуин 4: Возвращение Майкла Майерса» именно это и сделал, став началом новой трилогии, продолжившей хронологию двух первых фильмов. По мере того, как в прокате появлялись «Возвращение Майкла Майерса», «Месть Майкла Майерса» и «Проклятие Майкла Майерса», выяснялось, что предположительные сверхъестественные способности и дьявольская сущность Майерса связаны с Проклятием Торна (Curse of Thorn), которое дарует огромную силу тому, на кого оно наложено, и относится ко времени друидов. Те, на кого наложено проклятие, отмечены соответствующей руной — в случае Майкла Майерса это татуировка. Некоторые поклонники заметили, что она похожа на стилизованную ведьмину шляпу, но на самом деле это древняя норвежская руна.

Поскольку Проклятие Торна — это то, что движет Майклом в этой трилогии, то логично будет назвать хронологию, начавшуюся с «Хэллоуина» 1978 года и закончившуюся фильмом «Хэллоуин: Проклятие Майкла Майерса» 1995 года, «хронологией Торна». Ключевыми аспектами «хронологии Торна», отличающими её от более поздних фильмов, являются существование Джейми Ллойд (дочь Лори, в исполнении Даниэль Харрис и позднее Дж. С. Брэнди) и смерть Лори в результате ДТП за кадром… Потому что Джейми Ли Кёртис считала, что завязала с ролью, и не хотела возвращаться к ней.

После трилогии Торна у продюсеров возникли затруднения с идеей нового направления для франшизы. Хотя трилогия Торна и возвращение Майкла Майерса выступили в прокате лучше, чем «Сезон ведьм», они всё ещё не были крупномасштабными хитами как с финансовой, так и с критической точки зрения, чего хотела студия.

Снова вводим Лори Строуд… и встречаем первый главный реткон «Хэллоуина».

В 1998 году Кёртис решила вернуться в последний раз в фильме «Хэллоуин: 20 лет спустя» (Halloween H20: 20 Years Later) — сиквеле, который стирал из хронологии события трилогии Торна и разворачивался в мире, где Майкл исчезал после «Хэллоуина 2». У Лори не было дочери по имени Джейми, вместо неё был сын Джон Тейт в исполнении Джоша Хартнетта.

Кадр из фильма «Хэллоуин: 20 лет спустя»

По сюжету «20 лет спустя» Лори и Джон жили под чужими именами в городе далеко от Хэддонфилда. В это время её брат (Майкл) выяснял, что она жива, и начинал выслеживать её. В фильме была эпичная финальная битва, происходившая в школе, где работала Лори. Ей удалось спасти сына и его подругу. Майкл был вроде бы мёртв, но Лори было лучше знать. Она, угнав фургон судмедэксперта , разбила его, при этом обезглавив Майкла. На этом их вражда была закончена. Вроде бы.

Итак, если вы ещё не потеряли суть: хронология Торна включает в себя «Хэллоуин», «Хэллоуин 2», а также части 4, 5 и 6. В хронологию антологии входит только «Хэллоуин 3: Сезон ведьм» без Майкла Майерса, а 1998 год принёс нам хронологию Н20, которая игнорировала всё происходившее после «Хэллоуина 2», имплантировав «20 лет спустя». В 2002 году вышел сиквел Н20 под названием «Хэллоуин: Воскрешение», но был разгромлен критиками и провалился в прокате, завершив эту временную линию.

Итак, после того, как «20 лет спустя» завершил изначальную временную линию сиквелов, вдобавок в открывающей сцене «Воскрешения» была убита Лори, чего же было ожидать дальше? Перезагрузки, разумеется. В 2007 году Роб Зомби выпустил свой «Хэллоуин», пересказывавший сюжет оригинального фильма в типичном мрачном стиле кинематографиста с обилием ультра-насилия.

Кадр из фильма «Хэллоуин» 2007 года

Фильм сохранил оригинальный сюжетный поворот из «Хэллоуина 2» с родственными узами Майкла и Лори и заработал в прокате достаточно денег, чтобы заслужить сиквел. Но как и в случае с Н20, два фильма — это всё, что Зомби удалось выжать из франшизы, прежде чем она в очередной раз сдулась в 2009 году. Так закончилась четвертая хронология — хронология Зомби.

Снова вводим Лори Строуд… и сталкиваемся с третьим главным ретконом серии «Хэллоуин» , но финальным на данный момент.

В 2018 году режиссёр Дэвид Гордон Грин выпустил «Хэллоуин» — ещё один сиквел-наследник, в котором вернулась Лори Строуд. Вы можете подумать, что его сюжет будет связан с хронологией Н20, ответит на вопрос, что случилось с Джоном Тейтом (сыном Лори), и продолжит историю семейной одержимости Майкла Майерса.

Но вы ошибётесь.

Джейми Ли Кёртис и Майкл Майерс в осенних листьях на промофото «Хэллоуина» 2018 года

После «Хэллоуина 2» режиссёр оригинальной дилогии Джон Карпентер называл решение сделать Майкла и Лори родственниками «ужасной, тупой идеей» и не исключал, что она пришла ему в голову, когда он был пьян. Так что, когда Дэвид Гордон Грин выпустил фильм с вернувшейся Джейми Ли Кёртис в 2018 году, они не отметили двадцатилетие «20 лет спустя» — вместо этого они стёрли события Н20, да и вообще всё, что было после самого первого «Хэллоуина», из хронологии франшизы.

В новой версии Лори и Майкл не связаны друг с другом. Перед тем, как снова сразиться с Майклом, Лори пришлось ждать 40 лет, а между делом родить дочь — которую зовут Карен, а не Джейми. События из хронологии Торна никогда не происходили; события из хронологии Зомби никогда не происходили; и события из хронологии Н20, как ни странно, тоже не происходили. Может быть, происходило нечто из «Хэллоуина 3», так как в фильме мелькают маски Silver Shamrock, но, по всей вероятности, нет.

Так как выглядит текущая хронология «Хэллоуина»? Вот так: Хэллоуин (1978) — Хэллоуин (2018) — Хэллоуин убивает — Хэллоуин заканчивается. За её бортом остаются не только 9 из 13 фильмов, но и четыре из пяти временных линий.

Удивительное дело для франшизы, в которой даже нет путешествий во времени.

[адаптированный перевод, источник: Comicbook].

«Папа открыл двери, чтобы показать трех гигантских скорпионов»: каково расти, когда твой папа — Рэй Харрихаузен

В день столетия со дня рождения Рэя Харрихаузена его дочь вспомнила о жизни дома с главным создателем голливудских монстров.

Модель поведения: Рэй Харрихаузен анимирует скелет в 1958 году

Однажды жарким летним утром Ванесса Харрихаузен распахнула дверь гаража и столкнулась лицом к лицу с 74-летней гориллой. Это был 2008 год, и она приехала в Лос-Анджелес, чтобы освободить старый склад, принадлежавший ее отцу, Рэю Харрихаузену — пионеру спецэффектов, чьи стоп-моушен творения в таких фильмах, как «Ясон и аргонавты» и «Битва титанов», расширили возможности кино в плане зрелищности и волшебства. С тех пор как он переехал в Лондон в 1960 году, склад оставался нетронутым, и спустя почти полвека он не может вспомнить, что он в нем оставил.

«Отец был тем, кого сегодня мы бы назвали немного барахольщиком», — говорит Ванесса, которой сейчас 55 лет (прим.: исходный текст опубликован 27 июня 2020 года). «Он сохранял все. Но, слава богу, что сохранил».

Горилла была почти полметра ростом, сделана из папье-маше и черного войлока, а с ее запястий свисали остатки ниток от марионетки. Это был также — как обнаружила Ванесса по возвращении — первый монстр, которого сделал ее отец. Он сделал его в возрасте 13 лет после того, как родители взяли его посмотреть фильм «Кинг-Конг» в 1933 году. Это впечатление оставило в нем чувство, что именно этим он будет заниматься всю оставшуюся жизнь, чем бы это «это» ни было. Работы Харрихаузена оказали подобное влияние на целые поколения кинематографистов, от Джорджа Лукаса и Стивена Спилберга до Питера Джексона и Гильермо дель Торо. Без Рэя Харрихаузена, скорее всего, не было бы «Звездных войн», — сказал однажды Лукас.

И поэтому, справедливости ради, стоит сказать, что эта лохматая, громадная обезьяна была чем-то вроде поворотной фигуры в истории кино. Однако, когда Ванесса вручила своему отцу в Лондоне, воссоединение не было особенно эмоциональным. Он простонал: «Боже мой, никому нельзя это показывать, это ужасно!», — говорит Ванесса. «Но я объяснила ему, что, как бы плохо ему это ни казалось, важно, чтобы молодые начинающие кинематографисты, которые знают только его классические фильмы, смогли увидеть, что каждый должен с чего-то начинать». Среди других ранних работ, извлеченных из гаража, были ухмыляющаяся кукла-скелет — далекий предок кукол из «Аргонавтов» и «Седьмого путешествия Синдбада» — и пещерный медведь, шкура которого была переделана из шубы бабушки Рэя, очевидно, с ее согласия.

Все три фигуры будут представлены на предстоящей выставке в Шотландской национальной галерее современного искусства, посвященной столетнему юбилею Харрихаузена (он родился 100 лет назад в этот понедельник, а умер в возрасте 92 лет в 2013 году). Они также представлены в книге “Рэй Харрихаузен: Титан кинематографа” — сопроводительной книге, написанной Ванессой о детстве, проведенном в окружении самых страшных и фантастических существ кино.

Ванесса сегодня с некоторыми из творений своего отца

Она родилась через четыре года после переезда родителей в Великобританию, куда Харрихаузен приехал, чтобы усовершенствовать революционный процесс, названный им Dynamation, который позволял плавно переносить фигуры из мультипликации в кадры с живыми актёрами. В дальнейшем он стал тем, кого Ванесса описывает в книге как «индустрию одного человека», создавая эффекты необычайной сложности и величия с минимальной помощью и в удивительно скромных условиях.

Во время школьных каникул она приезжала к отцу на съемочные площадки по всему миру, где снималась «плоть и кровь» определённых сцен. (Существа добавлялись в кадр позже в его студии, оживали кадр за кадром, а кадры живого действия нарезались на проекции и использовались в качестве переднего и заднего плана). Летом, когда Ванессе было восемь лет, она смотрела «Золотое путешествие Синдбада», которое снимали на Майорке.

Она до сих пор помнит, как во время перерыва в съемках бродила по храму Кали и до смерти перепугалась, наткнувшись на одного из зеленокожих туземцев во время обеденного перерыва. Во время «Битвы титанов», последнего фильма ее отца, ей было 15 лет, и она смотрела дубль за дублем, как одного из людей Персея пронзает стрела Медузы и он падает лицом вперед в яму с пузырящейся кислотой.

Увеличенная копия Медузы из фильма 1981 года «Битва титанов» Фотография: Питер Макдиармид

«Бедняге приходилось каждый раз вытираться и заново красить лицо», — говорит она. «На съемках все было не очень гламурно. Приходилось много ждать, а когда звучал звонок, ты замирал на месте и не издавал ни звука».

Алхимия происходила в их скромном доме в Лондоне. Мастерская Харрихаузена представляла собой переоборудованную свободную спальню, где к одной стене был придвинут верстак, заляпанный краской, а по другим были разбросаны эскизы и раскадровки. Ванесса вспоминает, как сидела на маленькой кушетке и смотрела, как ее отец рисовал и строил часами напролет. На протяжении всей своей карьеры он избегал закулисных фотографий, боясь, что они разрушат созданные им иллюзии, но этой одинокой маленькой зрительнице — единственному ребенку Рэя и его жены Дианы — разрешил. Однажды, когда она вела себя особенно хорошо, он позволил ей залезть в банку и выбрать несколько глазных яблок для продолжения работы.

Его дни, вспоминает она, были «очень упорядоченными», и он часто начинал работу до рассвета, если не мог заснуть из-за размышлений над определенной сложной последовательностью или дизайном модели. «Но он всегда спускался вниз на обед, а мама приносила ему огромное количество чашек кофе или чая в течение дня».

Для юной Ванессы Харрихаузен, изображенной вместе с Рэем, дать жизнь существам было «просто тем, что делал папа». Фото: Фонд Рэя и Дианы Харрихаузен

Каждое из его созданий начинало свою жизнь здесь — сначала в виде рисунков, затем в виде металлического каркаса, известного как арматура, который в конце концов покрывался жидким вспененным латексом, затвердевающим в печи, которую он сам построил для этой цели. Однажды, во время съемок фильма «Синдбад и глаз тигра», это жизненно важное оборудование сломалось, поэтому в ход была пущена меньшая печь на кухне. «Начиная с жареного цыпленка в тот вечер, каждое блюдо, которое мы ели в течение нескольких недель, имело вкус резины», — смеется Ванесса. «Это была одна из тех вещей, с которыми приходилось мириться в доме Харрихаузенов».

И все же, несмотря на усилия, затраченные на создание своих существ, он не дорожил ими после того, как они отслужили свое, и позволял Ванессе играть с ними, как с куклами. Гигантский крокодил из «Трех миров Гулливера» был ее любимцем, пока отец не разобрал его на запчасти: после этого она обратила свое внимание на тираннозавра и циркового слона, которые сражаются в фэнтезийном вестерне 1969 года «Долина Гванги». Она прозвала слона Пинки и была убита горем, когда посмотрела готовый фильм и увидела, как его доисторический «друг» загрыз его до смерти.

Тем не менее, ее отец смог вернуть его к жизни. Дома «Пинки» обожал конфеты Maltesers, и совершенно точно именно он воровал их, когда Ванесса отворачивалась. Ей даже разрешали брать существ Гванги на прогулки, и она вспоминает, как возила их по продуктовому залу Harrods в детской коляске во время шопинга с мамой.

«Однажды мы стояли в очереди у прилавка с рыбой, и тут подошли две старушки и захотели посмотреть на мою куколку», — рассказывает Ванесса. «Они откинули полог на коляске и увидели фотореалистичного тиранозавра высотой в фут. Они так отчитали мою маму: «Это неправильно, что она ходит с этими ужасными вещами», и все в таком духе. Но это было то, что я знала. Они не пугали меня, я просто считала их удивительными».

Ранняя модель тираннозавра Рекса Рэя Харрихаузена Фото: PA

Только два творения ее отца вызывали у нее беспокойство: Медуза и Кракен, оба из «Битвы титанов». Но одноклассникам регулярно приходилось держать себя в руках во время визитов. «Помню один прекрасный солнечный день, когда мы с подругой пили чай в комнате с телевизором, а папа открыл двери в сад и показал трех гигантских скорпионов, сушившихся на террасе. Он расположил их так, будто они вот-вот набросятся».

В этом заключалась часть секрета Харрихаузена: создавать арматуру своих существ таким образом, чтобы они двигались реалистично, несмотря на присущую им необычность. В подростковом возрасте он написал Уиллису О’Брайену — новаторскому художнику по спецэффектам, создавшему оригинального Кинг-Конга, который позже дал ему первую серьезную работу над другим большим фильмом о гориллах, «Могучий Джо Янг» 1949 года. Его будущий наставник дал ему следующий совет: чтобы создать великую анимацию, нужно сначала понять анатомию. Для Харрихаузена это стало увлечением на всю жизнь. Ванесса вспоминает, как проводила выходные с отцом в Музее естественной истории и Лондонском зоопарке, изучая животных в их живом, скелетном и таксидермическом виде.

Она также вспоминает, как в 13 лет с изумлением смотрела фильм «Синдбад и глаз тигра» и поняла, что бабуин на экране — это своего рода аватар тех, за кем они с отцом часами наблюдали в зоопарке. До этого она смутно понимала, что оживление существ — «это то, чем занимался папа». Но впервые она осознала все последствия этого.

«Я видела, как это животное прошло путь от проекта на бумаге до модели, а потом вдруг стало двигаться на экране», — говорит она. И я поняла: «Боже, это же одно и то же».

[перевод, источник — The Telegraph]

Интересное кино: 70 лет «Поющим под дождём» — и мифам о создании легендарного мюзикла

11 апреля 1952 года в американских кинотеатрах состоялась премьера «Поющих под дождём» (Singin’ in the Rain) — картины, ставшей, по мнению многих, вершиной эпохи киномюзиклов в Голливуде и одним из лучших «фильмов о фильмах», рассказавшим зрителям свою версию того, как Голливуд переходил от немого кино к фильмам со звуком.

Как и любое творение со столь звёздным статусом, «Поющих под дождём» на протяжении всего существования сопровождает целая вереница легенд и мифов, связанных с созданием фильма и его главными действующими лицами —Джином Келли, Дональдом О’Коннором и Дебби Рейнольдс. Хоть Келли и был режиссёром и исполнителем главной роли в фильме, он считал авторами мюзикла и многих других — от второго режиссёра, Стэнли Донена до авторов сценария Адольфа Грина и Бетти Комден. Однако у каждого из них была своя версия определённых событий, которая менялась с течением времени и после множества пересказов — что-то опускалось, что-то, наоборот, приукрашивалось…

Накануне юбилея вдова Джина Келли, Патрисия Уорд Келли, рассказала в СМИ о некоторых из этих мифов и о том, как они расходятся с действительностью (со слов её покойного мужа). По её словам, было бы чудесно, если бы распространение хотя бы части таких мифов удалось остановить — ведь они продолжают печататься в прессе и книгах и начинают казаться фактами, хотя таковыми не являются.

Поющие под молочным дождём

Как гласит одна легенда, при съёмках знаменитой сцены танца героя Келли под дождём он сам и Стэнли Донен были настолько обеспокоены тем, что капли дождя будут не видны или плохо видны в кадре, что решили добавить в используемую воду молоко — чтобы придать ей правильный блеск. Патрисия Келли называет эту байку «абсурдом». По её словам, никакого молока не было, а итоговый результат получился лишь благодаря «феноменальной работе оператора и осветителей».

По её словам, Джин Келли всегда говорил, что было очень сложно обеспечить фоновую подсветку дождя в кадре, особенно при наличии стеклянных витрин, перед которыми танцевал главный герой. Вдобавок стоит отметить, что в некоторых сценах с витринами пришлось делать по несколько дублей — оказалось, что в витринах можно заметить отражения деталей съёмочного оборудования.

Это замечание попутно развенчивает миф о том, что съёмки этой сцены прошли без каких-либо значительных усилий. Это впечатление возникает благодаря плавности движений Келли и относительной фрагментарности сцены в сравнении с остальным фильмом. Однако, по словам Патрисии, Джин этого и добивался: по простоте движений его танец должен был напоминать ирландскую чечётку, которую может повторить любой желающий. А на самом деле он продумывал даже расположение луж, чтобы в них можно было наступить определённым образом.

Кровь на танцполе

Роль в «Поющих под дождём» стала лишь пятой в кинокарьере Дебби Рейнольдс, чуть ли не накануне съёмок подписавшей контракт с киностудией MGM. И вот ей досталась роль старлетки Кэти Сэлден, у которой завязываются романтические отношения со звездой немого кино Доном Локвудом (Келли). Однако Рейнольдс не была опытной танцовщицей, поэтому ей потребовался ускоренный курс танцевальных движений, который разработал для неё Келли. В интервью ведущему ТСМ Роберту Осборну Рейнольдс утверждала, что Келли был «очень удивлён» тому, что её вообще выбрали на эту роль.

В своих мемуарах Unsinkable («Непотопляемая») 2013 года и в интервью газете Sunday Express в 2017 году Рейнольдс рассказывала о том, что от интенсивных тренировок на съёмках, иногда продолжавшихся допоздна, она якобы натирала кровавые мозоли, и иногда в этой связи на киностудию даже приходилось вызывать медиков. А Келли, заметив кровоподтёки, просто говорил ей «Вытри!».

По словам Патрисии Уорд Келли, все эти рассказы опровергаются очень просто — достаточно поднять производственные заметки по фильму, в которых в обязательном порядке фиксировалось время прихода актёров на съёмочную площадку и ухода с неё. Возможный вызов медбригады был бы так же зафиксирован. Однако ничего этого просто не было.

Сам Келли говорил супруге, что ни разу не замечал кровоподтёков на ногах Рейнольдс. А утверждение кандидатуры Рейнольдс на главную роль не было для него удивительным — потому что он утвердил её сам, вместе с другим продюсером фильма Артуром Фридом, после того, как увидел её музыкальный номер Abba Dabba Honeymoon из картины Two Weeks in Love 1950 года. А то, умеет ли она танцевать, ему было неважно — потому что он знал, что сможет её научить, сможет заставить её двигаться в кадре так, чтобы зрители подумали, что она опытная танцовщица.

Никаких перекуров

В отличие от Рейнольдс, Дональд О’Коннор был опытным танцором — настолько, что вполне мог потягаться в мастерстве с Келли. Актёр даже утверждал, что однажды ему удалось победить своего коллегу в кадре.

Во время съёмки подряд двух музыкальных номеров — Moses Supposes и Fit as a Fiddle — было много дублей, однако никто из мужчин не хотел признаваться, что устал. Спустя 10 дублей Fit as a Fiddle Келли объявил перерыв и попросил у О’Коннора смычок его скрипки. Он якобы оказался на полтора дюйма длиннее, чем смычок скрипки Келли. Поэтому Келли разозлился, со словами «Вот в чём причина, вот почему я не могу это сделать» отшвырнул смычок и направился в свою гримерную. Когда О’Коннор через некоторое время заглянул туда, он увидел, что Келли дремлет. Увидев О’Коннора, Келли сказал ему: «Я устал».

По словам Патрисии Уорд Келли, однажды О’Коннор рассказал эту историю и за ужином, на котором присутствовали она с мужем. Когда они шли к машине, она спросила у Джина, почему она об этом раньше ничего не слышала. А тот рассмеялся, ответив, что это выдумка, которая, будь она правдой, обошлась бы в $80 тысяч (видимо, имея в виду стоимость съёмочного дня).

Несмотря на стремление О’Коннора к преувеличениям, по словам Патрисии, Джин всегда высоко ценил его и считал настоящей звездой «Поющих под дождём», отмечая его комедийный талант.

Начало конца?

Так же, как «Поющие под дождём» связали эры немого и звукового кино, сам фильм считается многими некой переломной точкой, вершиной, после которой жанр мюзиклов и карьера Келли вступили в фазу неизбежного спада. Однако сам Келли так не считал: он неоднократно говорил своей супруге о том, что в фильме «Бригадун» (Brigadoon) 1954 года некоторые свои танцевальные номера он может назвать лучшими за всю свою карьеру.

Тем не менее, Келли признавал и наличие масштабных перемен в индустрии. «Всё большую роль захватывало телевидение, появились Beatles, Элвис Пресли, фантасмагории типа «Звуков музыки»», — говорит Уорд Келли. Её супруг старался адаптироваться к этим переменам: он хотел выйти за пределы своего жанра и снимался в драматических картинах, например «Пожнёшь бурю» (Inherit the Wind) и «Марджори Морнингстар» (Marjorie Morningstar). Однако его продолжали воспринимать как «парня из мюзиклов», поэтому ему не удалось сняться, например, в экранизации пьесы «Смерть коммивояжёра» (Death of a Salesman) Артура Миллера, чего он очень хотел.

Последним появлением Келли в мюзикле стал «Ксанаду» (Xanadu) 1980 года, где он сыграл вместе с Оливией Ньютон-Джон («Бриолин»). Как говорит Патрисия Уорд Келли, ему совсем не понравилось —по его словам, это был единственный раз в его жизни, когда никто на съёмках не знал, что делать. К моменту начала съёмок у фильма не было готового сценария, а танцевального номера Келли с Оливией Ньютон-Джон сначала не было в итоговой версии картины. Продюсеры упросили Келли поставить его дополнительно, а он согласился только при условии, что будет работать на закрытой съёмочной площадке, и чтоб продюсерского духу близко к ней не было.

В последние годы «Ксанаду» нашёл новую фан-базу, особенно после того, как в 2007 году превратился из фильма в хитовую бродвейскую постановку.

«Благодаря этому фильму множество молодых людей узнали о Джине», — отмечает Уорд Келли, — «надо отдать ему должное. А Джин обожал Оливию. Вы можете увидеть химию между ними в их танцевальном номере. Он поставил хореографию так, чтобы Оливия выглядела потрясающе, и ей это удалось. Я думаю, он бы покачал головой от того, как сегодня всё обернулось, но меня часто просят представить фильм и рассказать о нём. Забавно, что именно он привлекает людей».

«Смертельная битва»: нерассказанная история фильма, который «выбил всю душу» из своих создателей

Фильм, уничтоживший «проклятие экранизаций видеоигр» 26 лет назад, пережил сломанные рёбра, отбитые почки и голливудские насмешки: «Все говорили мне, что ничего не получится, и что на этом моей карьере конец», — вспоминает продюсер Ларри Казанофф.

Сегодня экранизации видеоигр считаются делом рискованным, а в 1995 году они были признаны безнадёжными.

«Супербратья Марио» (Super Mario Bros.) 1993 года и «Двойной дракон» (Double Dragon) 1994 года были полными провалами, которые в пух и прах разнесли и критики, и поклонники. Вульгарно-претенциозный «Уличный боец» (Street Fighter) 1994 года выступил в прокате лучше, но до того, как обрести культовый статус на домашнем видео, ему оставались ещё долгие годы.

Поэтому, когда «Смертельная битва» (Mortal Kombat) 18 августа 1995 года возглавила кинотеатральный прокат, это произошло вопреки всему. Кассовые сборы фильма в мире составили $122 млн. Он разрушил «проклятие видеоигр», став первой адаптацией, которую поклонники приняли с распростёртыми объятиями.

На пути от аркадной игры к большому экрану фильм ждали дорогостоящие пересъёмки, сломанные рёбра и вопящие экзекьютивы. Это путешествие началось, когда продюсер Ларри Казанофф (Larry Kasanoff) навещал своих друзей в компании Midway Games в июне 1993 года. Ранее он работал с Джеймсом Кэмероном, превратив его картину «Терминатор 2: Судный день» (Terminator 2: Judgment Day) 1991 года в настоящий феномен с точки зрения продаж продукции по фильму, принёсший миллионы долларов. Среди его самых внушительных успехов была аркада T2, рельсовый шутер, который побил рекорды продаж для Midway.

Парни из Midway показали Казаноффу Mortal Kombat — новинку, которая, как они утверждали, побьёт рекорды Т2. Она была кровавой, гипер-реалистичной и уже сенсационной в мире аркадных игр. Однако Казанофф был уверен, что ей предназначено было стать чем-то большим, чем просто видеоигрой. Он представлял это как феномен, сравнимый с Т2. В будущем ему уже виделись телесериалы, театрализованные представления, альбомы и фильмы.

В Midway не были так уверены в этом.

«Ты спятил! Это же просто аркада!»

Июнь 1993 года. Ларри Казанофф встречается с друзьями в офисе Midway Games, которые слегка помешались на своей новой аркадной сенсации, «Mortal Kombat» Ее последователь, Mortal Kombat II, находился в фазе тестирования, и Казаноффа покоряет первый взгляд на серию, которой еще предстоит возглавить топы продаж.

Кадр из игры Mortal Kombat II

Ларри Казанофф, продюсер: Я поиграл в аркаду Mortal Kombat в их офисе в течение получаса. Я повернулся к [бывшему главе Midway Games] Нилу Д. Никастро и сказал: «Это словно «Звёздные Войны“ скрестили с «Выходом Дракона«. Это не просто аркадная игрушка. Это настоящий феномен». Я сказал: «Если вы дадите мне права на нее, я обещаю, что буду заниматься ее продюсированием, не только в кино, а вообще на всех доступных средствах в мире». Он посмотрел на меня и ответил: «Ты спятил! Это же просто аркада!».

Это запустило процесс: следующие три месяца я пытался убедить их, что это было нечто большее, чем просто аркадная игра. Они не верили в это. Потому что последние фильмы по видеоиграм, типа «Братьев Марио», провалились. Никто в это не верил. Наконец я просто их вымотал, и они передали мне права на безумно короткий срок. Сегодня я бы на такое не подписался, но тогда это была моя первая сделка.

Эд Бун, один из создателей Mortal Kombat: Когда обсуждался фильм, я помню, что сначала не воспринимал эту идею всерьёз. Я думал: «Скорее всего, дальше обсуждений дело не пойдёт». Но потом нам внезапно начали названивать с вопросами по кастингу и спрашивать: «А как насчёт вот этого парня вот в этой роли?» Что насчёт вот того парня в этой роли?» Я помню, как кто-то из них спрашивал: «Что вы думаете о Дэнни Гловере в роли Рэйдена?»

Это Дэнни Гловер (который «слишком стар для этого дерьма») в фильме Angels in the Outfield 1994 года

Казанофф: Все говорили мне, что ничего не выйдет, и что моей карьере конец. Включая New Line. Фильму уже дали зелёный свет, а потом вошёл глава студии со сценарием, швырнул его на стол и заявил: «Ненавижу этот сценарий. Ненавижу этот фильм». Он орал на нас час, а потом сказал: «Идите и сделайте это».

Лори Апелиан (Lauri Apelian), помощник продюсера: Мы получаем заявки на топовых режиссёров. Режиссёров, у которых в послужном списке сплошь важные, прекрасные картины. Я действительно хотела найти кого-то со свежим, инновационным подходом. Я отправилась в просмотровый зал САА, чтобы взглянуть на картину «Шоппинг». Это был такой маленький фильм от неизвестного режиссёра Пола [У.С.] Андерсона. Я ничего не знала о нём. И меня до глубины души поразил его талант, вложенный в фильм. Джуд Лоу, Шон Бин. Они сняли фильм за примерно $100 тысяч на лондонских улицах. После фильма я сказала себе: «Мы должны заполучить этого парня«. Вопросов не было.

Пол У. С. Андерсон, режиссёр: Я вырос в северном промышленном городке Ньюкасл-апон-Тайн (Newcastle Upon Tyne), где киноиндустрии не было. Я приезжал в Лондон на встречи, пытаясь начать свою карьеру. Достаточно часто у меня была одна встреча в 10 утра, а вторая – в 3 часа дня. В Лондоне я никого не знал, так что всё что я делал – это рубился в аркады три-четыре часа. Одной из моих любимых игр была Mortal Kombat. Так что, когда я услышал, что по «Смертельной Битве» будут снимать фильм, большинство режиссёров отнеслись к этой идее несколько высокомерно. Я же загорелся энтузиазмом.

Апелиан: Пол каждый день появлялся с потрясающими идеями для съёмок или постановки той или иной фантастической сцены. Из-за финансовых ограничений мы не могли сделать именно так, как он хотел, но это обязательно приводило к какому-то другому результату.

Андерсон: У меня не было опыта работы с визуальными эффектами, так что я отправился в книжный магазин Samuel French и скупил все книги про визуальные эффекты, про мэтт-пэйнтинг, про CGI, которые смог найти. Я усвоил жаргон. Было похоже, что я знаю о компьютерной графике больше кого бы то ни было в Голливуде, хотя в реальности я даже ни разу не был на студии визуальных эффектов. Я, конечно, немного схитрил, но, по-моему, мой энтузиазм был в любом случае виден.

Бойцы, общий сбор!

Андерсон подключается к стадии препродакшна фильма, при этом сценарий от автора Кевина Дрони (Kevin Droney) ещё не закончен. Гонконгский ветеран боевых искусств Робин Шу (Robin Shou) является главным кандидатом на роль Лю Кана (Liu Kang) – однако получить роль оказывается архисложным делом.

Робин Шу (Лю Кан): Это был самый сложный кастинг. В то время я работал в Гонконге, но как раз навещал Соединённые Штаты, потому что я отсюда родом. Мой друг из одного агентства сказал мне: «Для фильма «Смертельная Битва» ищут актёров». Сначала я поржал, потому что «Смертельная битва» – это очень тупое название. Смертельная Битва? Фильм по мотивам видеоигры?

Мой друг продолжал меня преследовать, говоря: «Ты должен попробоваться на роль. Встреться с ними». Я проходил пробы семь раз. Мой друг-агент никогда не слышал, чтобы кто-то ещё проходил пробы семь раз. Мне пришлось участвовать в пробах для продюсеров, режиссёра, директора по кастингу, линейного продюсера, а финальные пробы были для New Line Cinema. Они обеими руками хватались за возможность взять азиата на роль Лю Кана, потому что он главный герой – азиат, а они инвестируют миллионы. Это было чудовищно сложно.

Андерсон: Когда мы уже занимались препродакшном картины, её сценарий был ещё не закончен. С одной стороны, это сложно, но с другой, хорошо, потому что это дало мне возможность помочь управлять направлением сюжета. Когда дело дошло до фактических съёмок фильма, я всеми силами стимулировал актёров импровизировать. В фильме было много юмора. В особенности Линден Эшби [Джонни Кейдж] и Кристофер Ламберт [Рэйден] добавили в фильм большое количество шуток.

Линден Эшби (Джонни Кейдж): Мы придумали сцену «Эти очки стоили 500 долларов, придурок» и ещё глупую сценку в начале фильма, когда я вхожу и такой «Потанцуем».

Вот та самая сценка

Бун: У [ещё одного создателя Mortal Kombat] Джона [Тобиаса] и у меня были замечания относительно сценария, поскольку, как я помню, с нашей точки зрения, сначала он уж слишком вдавался в комедию. Рэйден отмачивал шуточки направо и налево, и я помню, как заявил, что он не клоун, а очень серьёзный персонаж. Мы не участвовали в написании сценария, но мы его прочли и отправили свои комментарии.

Эшби: Требовалось очень многое улучшить. Мы переработали сценарий до такой точки, в которой его автор уже стал нами очевидно недоволен. Помню, как встретил [сценариста] Кевина Дрони на рождественской вечеринке уже после выхода фильма. Он представил меня своей девушке и продолжил: «Вот этот чувак, о котором я тебе рассказывал. Это тот кретин, который испортил мой сценарий» (смеётся). А я такой «О, привет!». Сценарий ничего особенного из себя не представлял, и мы усердно над ним поработали. Мы не хотели написать «Гамлета» или что-то такое, но всё равно от души повеселились.

Апелиан: Нам нужно было, чтобы у фильма был рейтинг PG-13. Это было сложной задачей, ведь исходная видеоигра чрезвычайно кровава. Мы постоянно и плотно контактировали с советом по рейтингам, чтобы понимать, сколько именно ругательств можно произносить с экрана, сколько крови показывать. Мы узнали, что если убиваешь человека на экране, то получаешь рейтинг R. Нам нужно было, чтобы на экране происходили смерти кого угодно, но только не людей. Если вы посмотрите наш фильм, увидите, что там на экране убивают Горо, но мы всё равно выкручиваемся и сохраняем рейтинг PG-13.

Казанофф: Никогда не думал, что буду делать фильм на основе видеоигры. Я всегда думал, что то, что мы делаем, подразумевает, что игра является первой инкарнацией некоей существующей истории, своеобразной верхушки пирамиды. Я всегда думал, что вот есть какая-то существующая история, и первой инкарнацией этой истории была видеоигра. А теперь давайте вернёмся назад, чтобы получше рассмотреть эту историю и понять, как её можно превратить в фильм. Фильм не противоречит игре, а дополняет её.

Джон Тобиас и Горо на съёмках фильма

Апелиан: Изначально на роль Сони Блэйд мы выбрали Кэмерон Диаз. Мы были на New Line, когда «Маска» (The Mask) находилась на стадии постпроизводства, и о Кэмерон ещё не вещали из каждого утюга. Никто её не знал. В New Line сказали, мол, почему бы вам не присмотреться к отснятому материалу по этому фильму и не обратить внимание на эту молодую, неизвестную актрису. Как только мы ознакомились с отснятым материалом по «Маске», у нас не осталось вопросов, что она — звезда. Мы начали её тренировать, потому что она никогда раньше не занималась подобными боевыми искусствами. В итоге она сломала запястье перед съёмками так, что не могла выполнять трюки в том объёме, который был нам необходим. Нам повезло, что у нас была Бриджет [Уилсон-Сампрас]. И просто отлично, что она была свободна.

Бриджет Уилсон-Сампрас (Соня Блэйд): Процесс кастинга был правда очень длинным. Мне пришлось приходить снова и снова, участвовать в пробах и встречах очень много раз. Семь, что ли. Я приходила снова и снова, встречалась с Полом, Ларри и продюсерами. А потом мне дали роль в «Билли Мэдисон». И я ушла в нём сниматься, и думала: «Боже, я же потеряю ту роль», потому что они никак не могли принять решение. А потом в последний день съёмок в «Билли Мэдисон» они мне позвонили и спросили: «Ты будешь сниматься, если на съёмки потребуется вылететь завтра утром?». И я ответила: «Да!». Я была так рада, что получилось сняться в обеих ролях.

Апелиан: Ещё мы обратились с запросом относительно роли Рэйдена к Шону Коннери. Но мы понимали в то время, что он уже просто хотел играть в гольф. В то время он не был заинтересован в роли, связанной с физической нагрузкой.

На роль Джонни Кейджа нам нужен был актёр, который мог бы продемонстрировать самоуверенность, излучаемую его персонажем, но и не был бы лишён человечности. Появился Линден, и оказалось, что он обладает как раз нужным сочетанием качеств: он был таким самоуверенным актёром, который при этом наделял своего персонажа человечностью и теплотой. В лице Талисы [Сото, в роли Китаны] и Бриджет у нас были очень самодостаточные героини. Я не хотела, чтобы женщины оказались такими картонными персонажами. Они должны были демонстрировать силу, независимость и интеллект, обращавшие на себя внимание гораздо больше, чем их красота и сексуальность. Они действительно были умными и сильными женщинами.

Кристофер Ламберт (Рэйден): Я как-то обедал с Полом Андерсоном и Ларри Казаноффом, и они предложили мне роль. Они дали мне сценарий, и он был забавным. Прежде чем согласиться, я посмотрел первый фильм Пола, он просто шикарен. А потом вот эта вот шляпа, кимоно, белые волосы — всё это, само собой, формировало персонажа. В фильме благодаря его способностям ему не нужны были тренировки. Это мне тоже понравилось. Это был единственный экшн-фильм в моей карьере, для которого мне не пришлось тренироваться.

Андерсон: Когда ты снимаешь свой первый голливудский фильм, существует огромная опасность того, что тебя, как молодого режиссёра, потопит масштаб твоих же звёзд. Когда у тебя на площадке есть большая шишка, человек, которому платят большую часть денег, который обладает самым известным именем, то тебе очень поможет, если такой человек будет как Кристофер. Он был непринуждённым, расслабленным, для него вообще ничто не представляло какой-то серьёзной проблемы. И такой человек задаёт тон на всей съёмочной площадке. Ведь, если у него нет проблем, то он и сам не станет проблемой для кого-то ещё.

«От вас будет зависеть судьба миллиардов! Хе-хе-хе-хе… Кхм. Простите»

Бун: Кристофер Ламберт проделал потрясающую работу. Он вложил в роль значительную долю того, как он сам её видел. Мы в то время мыслили очень буквально. Мы считали, что Рэйден из азиатской мифологии. Он никогда не демонстрировал своё лицо в играх настолько открыто, так что мы и не задумывались о его расе, но и не думали, что им будет «горец». Это просто не приходило нам в голову.

Андерсон: С Кристофером у нас была договорённость, что он снимается примерно четыре-пять недель, за определённую сумму. Он обходился дорого, и он не смог бы прилететь на съёмки в Таиланд, потому что это значительно вышло бы за рамки отведённого на него бюджета. Поэтому я разработал схему: мы хотели снять крупные планы Криса в Лос-Анджелесе, потом общие планы с его дублёром в Таиланде, а потом творчески это смонтировали бы. Когда об этом узнал Кристофер, он сказал: «Забудьте. Я прилечу в Тайланд». Он чувствовал, что фильму пойдёт на пользу, если он сам окажется в этих ландшафтах. Так и случилось. Уверен, что его агенты, менеджер, адвокат были в ярости от его поступка, потому что он фактически прилетел в Таиланд бесплатно. Когда он был там, он ещё и оплатил вечеринку по окончании съёмок.

Началось

Группа собирается для первой части съёмок в Лос-Анджелесе перед тем, как отправиться в Таиланд на последний месяц, где будут сняты многие из самых известных сцен фильма.

Слева направо: Эд Бун, Робин Шу и Джон Тобиас

Эшби: Мы начали снимать в аэропорту Санта-Моники, там мы отсняли многое. У нас были большие съёмочные площадки. Там на южной стороне поля есть бар, куда мы ходили по пятницам после съёмок. Боже. Безумие просто. У нас был медик, он был забавным парнем, эксцентричным таким. Его очень волновали вопросы безопасности на площадке. Ему надо было работать в службе безопасности, а не медиком. У Тома Круза был ангар рядом, он как-то подошёл к нам, типа: «А что вы тут снимаете? Можно я посмотрю?» А наш медик ему: «Вы не снимаетесь в этом фильме. Уходите!». Круз отвечает: «Но я просто хочу посмотреть!». А медик ему: «Да мне плевать, кто вы, убирайтесь!» Он прогнал Тома Круза!

Андерсон: Горо создали Том Вудруф (Tom Woodruff) и Алек Гиллис (Alec Gillis) из компании Amalgamated Dynamics. Вы могли видеть Тома на экране — в костюме Чужого в фильме «Чужой 3» (Alien 3). Горо был большим, вокруг него постоянно находилась куча компьютеров и людей. Он часто ломался, его приходилось ждать. Горо стал нашей примадонной на площадке. Все отпускали шутки на этот счёт и говорили «Горо не выйдет из своего трейлера». Мы ремонтировали его, и я пытался снимать его как можно более творчески, учитывая все ограничения, возникающие в работе с большим аниматроником. Мы использовали немного компьютерной графики,чтобы синхронизировать движения его губ, вот это всё. На одной встрече мы обсуждали возможность привезти Горо в Таиланд. Я тогда сказал: «Ничего из этого не выйдет. Он едва двигается даже на студии в Бёрбанке. Я не представляю, как мы справимся с ним в Таиланде».

Джонатан А. Карлсон (Jonathan A. Carlson), художник-постановщик: Им управляли от 13 до 16 кукловодов. По всей площадке проходили кабели. Один человек управлял глазными яблоками. Другой — бровями. Третий — чем-то ещё. На эту куклу потратили $1 млн. Когда мы проектировали сады в съёмочном павильоне, предполагалось, что в них будут красивые пруды, очень большие лилии, вода, ручейки с отражениями. Но в последнюю минуту на студии испугались, что Горо может завалиться в один из этих прудов и вывести из строя свою электронику. Вместо этого получилось «Давайте сломаем дизайн Джонатана и не дадим в его пруды воду», поэтому мы отказались от этой идеи.

Ларри Казанофф (справа) и Горо (фото из личной коллекции Ларри Казаноффа)

Андерсон: Первую сцену боя я снимал с Робином Шу. Он уже работал над гонконгскими боевиками, а я нет. Мы начали снимать общий план, большой и долгий бой, и мы снимаем его за один дубль общим планом. Происходит несколько ошибок, поэтому мы вынуждены начать заново. И ещё несколько, поэтому опять повторяем. Конечно, парни выматываются, потому что выкладываются по полной программе. Робин подходит ко мне и спрашивает: «Пол, ты же знаешь, что такое съёмка, не так ли?». Я отвечаю: «Конечно! Извини, что так вышло».

В сценах сражений вы используете общий план, может, на пару секунд, и всё. Вы всегда в гуще событий, чтобы близким планом показывать удары. На съёмках этого фильма я многому научился, и я счастлив, что мне довелось работать с людьми, которые оказывали мне поддержку, а не хотели оторвать голову за то, что я заставлял их снова и снова снимать бои общим планом.

Шу: Когда Пэт [И. Джонсон] ставил хореографию боёв, ему пришлось делать это так, чтобы мне было максимально удобно. У меня было множество идей из гонконгского кинематографа. Он немного стилизован, но это же экшн, боевые искусства, фильмы про кунг-фу, поэтому быть стилизованным — это нормально. По сути мне дали полную свободу действий. Пэт давал мне сценарий, после этого делал несколько первых движений, а я уже волен был либо закончить их, либо сделать несколько следующих движений, таких, какими я их видел. А потом он выдвигал предложения. «Может быть, нам не стоит делать так, потому что в этой точке по сюжету нам нужно прийти вот к этой точке». Даже в сцене боя всегда существует привязка к сюжету. Он давал мне направление, а я мог сам менять бой в соответствии с этим направлением. Хореография подобна танцу. Вся суть в том, как попасть из точки А в точку Б, а из точки Б — в точку В и в точке В закончить бой. Вы проектируете движения, которые позволят вам перемещаться из одной точки в другую и прийти к логичному завершению в конце. Я очень значительно повлиял на боевые сцены в фильме.

Франсуа Пети в роли Саб-Зиро на съёмках фильма

Андерсон: Отправиться в Таиланд было важным решением, потому что я хотел видеть масштабные, реальные пейзажи. Когда мы обратились к специалисту по подбору локаций, выяснилось, что мы не можем добираться на пляжи, которые мне действительно нравились. Каждое утро нам приходилось привозить всё оборудование с собой на катере. Это было прекрасно, потому что я каждый день ездил на работу на быстроходном катере. Было неважно, насколько утомительным был вечер накануне. К моменту, когда ты приезжал на работу, когда ветер развевал твои волосы, а ты мчался со скоростью 60 миль в час через залив, ты чувствовал себя фантастически. Ты был готов сворачивать горы.

Карлсон: В Таиланде другой менталитет относительно оформления съёмочных площадок и вообще создания чего-то. Например, я говорю: «Мужики, надо передвинуть вот эти камни вот туда». Набегает 100 человек, достают сигареты, кучкуются вокруг одного камня и начинают спорить, в какую сторону его катить. Наконец они перемещают его на один корпус. Они снова останавливаются, достают ещё по сигарете и начинают ещё сильнее орать друг на друга, куда же его катить. Наконец ты приходишь в конце дня и видишь, что камень на другой стороне. Они не могут взять трактор и с помощью него сделать то, что ты просил, за пять минут: «Не, не, не, мы в Таиланде так не делаем».

Потом мы нашли местного, у которого была куча тяжёлой техники. Мы его наняли, он пришёл, нараздавал подзатыльников всем вокруг и наорал на них. С того дня всё стало делаться очень быстро. А вот первый месяц без него — это был ад. Ничего не доводилось до конца. Давление нарастало. Он раздал затрещины нескольким парням, и после этого — о чудо — всё стало строиться гораздо быстрее.

Эшби: В Таиланде были парни, которые от души заливали за воротник. Было так жарко. Вы снимаете в тропиках, и с учётом количества выпитого — вот вы стоите, а люди рядом с вами потеют, и вы чувствуете себя словно на ликёро-водочном заводе. Вы стоите рядом с кем-то, а он просто берёт и падает в грязь. И вырубается. В этот момент страдают все. Вы смотрите на лежащего человека и думаете, типа, «Ёпт… Снято». К этому просто никто не был готов.

Тревор Годдард в роли Кано и Кари-Хироюки Тагава в роли Шан Цуна на съёмках фильма

Уилсон-Сампрас: Я была очень благовоспитанной и после съёмок возвращалась сразу в свою комнату. Это всегда было моей отличительной чертой — и от этого грустно. Я помню, что они там хорошо проводили время. Я тоже оттягивалась, просто по-другому. Со мной была моя мама. Сколько мне было на тот момент, 21 или всё ещё 20? Мы ездили по окрестностям, и я отдыхала. Это было самым красивым местом, которое мне довелось увидеть.

Карлсон: Мы вывели использование полиуретановой пены в театре или кино на новый уровень. Это такая желтая пена, которая расширяется в 28-30 раз по сравнению с собственной массой. Это удивительный материал. Она является производной от белого пенополистирола, которая может становиться твердой как камень или мягкой как маршмэллоу. Ее определенные составы легко поддаются резке. Ещё до того, как вы узнали о ней, мы создали из этой пены целый мир. Мы брали пеньковый трос, опрыскивали его этой пеной, и он превращался в лозу. Или мы распыляли ее на пластик, затем отделяли, ломали на куски и превращали их в гигантские листья. У нас были специальные группы людей, которые рыскали по Бангкоку, потому что в то время было сложно найти пенополистирол в Тайланде. Мои люди искали пенополистирол по улицам и музыкальным магазинам, скупая его, где могли.

Уилсон-Сампрас: Я сама выполняла все трюки и снималась во всех боевых сценах, это было просто потрясающе. У меня не было столько же времени на подготовку, сколько у остальных, потому что они имели возможность работать с тренерами в течение нескольких недель до начала съёмок. К счастью, съемки моей большой боевой сцены с Кано (Тревор Годдард) перенесли на конец, когда мы были в Тайланде, так что у меня было время потренироваться в ходе съёмок – в обеденный перерыв или в свободное время. В самом начале я вывихнула плечо. Вывих был частичным, но это было странно, потому я чувствовала себя абсолютно нормально. За меня волновались. Меня заставили проходить тесты. Мне сказали: «У тебя проблема с плечом, а ты нам не говоришь, потому что очень хорошо справляешься с этим. У тебя наверняка хроническая нестабильность плечевого сустава». Я поклялась, что нет. И что я вообще не понимаю, что случилось. Плечо вставили на место, и мы продолжили съёмки. Больше проблем не было.

Бриджет Уилсон-Сампрас на съёмочной площадке. (фото из личной коллекции Ларри Казаноффа)

Казанофф: Съёмки некоторых боевых сцен занимали по две недели. Все драки здесь происходят не понарошку. Если вы видите, как кто-то с разбега прыгает противнику на голову и разворачивает ее на 180 градусов, значит, так и было. Мы рыскали по миру в поисках этих уникальных мастеров боевых искусств, привлекли их к работе и поставили бои в соответствии с их умениями. У кого-то есть умение «Икс», и мы ставим бой вокруг этого умения «Икс», чтобы максимально ярко продемонстрировать его.

Бун: В то время для меня буфет на съёмочной площадке был в новинку. Я видел людей в костюмах и слышал, как они говорили: «Завтра здесь будет исполнитель роли Шан Цуна. На следующей неделе снимаем бой Саб-Зиро с Лю Каном». Можно было увидеть, что всё распланировано. Это была очень реальная штука с бюджетом. Людям, которым за 20, было здорово просто видеть, как эта игра превращается в фильм.

«Я писал кровью»

После окончания съёмок в Таиланде тестовая аудитория рассказывает создателям, что фильм отличный – но есть одна большая проблема.

Кадр из фильма

Эшби: Мы завершили производство, смонтировали версию фильма, и стало понятно, что в фильме нет масштабных фирменных боев.

Казанофф: Когда мы тестировали первую версию картины, аудитория была на 100 процентов единодушна. «Нам нравится всё, что мы видим. Но в фильме не хватает боёв». Мы вернулись к съёмкам, потратили ещё больше денег и сняли дополнительные бои.

Андерсон: Мы добавили мои любимые бои: Скорпион против Джонни Кейджа и Рептилия против Лю Кана. У нас был очень хороший координатор трюков, но по мере съёмок я захотел добавить духа Гонконга, боевых искусств с полетами на тросах. Робин великолепно справился с этим, поставив дополнительные бои. Он актёр, но начинал карьеру как каскадёр в Гонконге. Он работал с Джеки Чаном. Его уровень знаний поражает. Если задуматься, то «Смертельная битва» стала первым западным фильмом, в котором использовали масштабные трюки с тросами по китайскому образцу. Очевидно, «Матрица» сделала то же самое в энной степени, но на несколько лет позже. В своё время «Смертельная битва» была передовой картиной.

Шу: Несмотря на то, что это фильм, который вы хотите сделать максимально реалистичным, это фильм по видеоигре, поэтому он должен быть стилизованным. Движение не должно останавливаться. Персонажи не должны брать передышки, потому что если Скорпион хочет кого-то убить, то он будет преследовать его неотступно. То же можно сказать и про Рептилию. Не должно быть пауз. Не должно быть такого, мол, «я отправил тебя в нокаут, теперь, пока я отдыхаю, ты встаёшь, и бой продолжается». Это же скучно!

Андерсон: Робин оценивал бои. Он ставил один, два или три балла. Это было связано с тем, сколько ребер ему отбивали во время боя. Бой с Рептилией был «на три ребра», поэтому он действительно чувствовал, что добился того, что я от него хотел. И, конечно, я помню Линдена Эшби. Он ел ибупрофен как «M&M’s». Мы просто вышибли из него всю душу во время того боя. Помню, как он уходил с площадки, говоря: «Мне никогда в жизни не было так больно». А я ему: «Сколько рёбер ты сломал? Вот Робин – три!»

Скорпион против Джонни Кейджа

Шу: На съёмках боя Джонни со Скорпионом самым сложным было убедить Линдена, что он может всё. Он актёр. Он заявил: «Дайте мне дублёра-каскадёра!». А я возразил: «Линден, ты можешь справиться с этим сам. Чем больше ты сделаешь сам, тем более реалистичной и убедительной будет выглядеть сцена». Он купился. «Да, тебя будут бить. У тебя будут синяки, но в конечном итоге ты будешь выглядеть фантастически».

Эшби: Моим противником был Крис Касамасса [Скорпион], он же, что забавно, был моим учителем. Во время боя Крис нанёс мне рубящий удар ногой по почкам. У меня были защитные накладки, но его пятка вошла аккурат между ними и достала до почек. Это было жёстко. Какое-то время я писал кровью. Было очень больно.

Шу: Моя битва с Рептилией должна была быть чуть более динамичной. Я сделал в этой сцене всё что мог. Во время одного из трюков, когда Рептилия швырял меня и я бился об колонну, я получил трещины в двух рёбрах, потому что не ожидал, что ударюсь об грань колонны. На тот момент это уже был десятый дубль, так что я немного устал. Но я никому не сказал. А зачем? Ну вот сказал бы я им, что у меня трещины в ребрах, они бы остановили съёмки и всё, прощай, мечта о Голливуде. Мне было больно. Я принял много ибупрофена, а потом продолжил съёмки в остатке боя с двумя треснувшими рёбрами. Я предупредил Кита Кука (Keith Cooke), который играл Рептилию: «У меня болят ребра с правой стороны, не бей меня туда». Я продержался до конца съёмок сцены, а потом поехал в больницу.

«Нас вышвырнули из двух звукозаписывающих компаний»

Саундтрек «Смертельной битвы» был весьма дерзким, используя электронную музыку так, как её не было принято использовать в голливудских фильмах. Задача найти звукозаписывающую компанию, готовую взяться за него, оказалась практически невыполнимой.

Казанофф: Саундтрек стал первым платиновым EDM-альбомом в истории. Мы настаивали на том, что нужно использовать танцевальную электронную музыку. В то время это казалось безумием. Нас вышвырнули из двух звукозаписывающих компаний. У нас была запланирована сделка с Sony на кучу денег. В те дни можно было получить кучу денег за саундтрек — сейчас уже нет. И вот мы приходим и рассказываем, мол, у нас есть идея. Электронная танцевальная музыка. А они нам: «Нет, у нас идея получше. Бакетхэд!» Это бы парень, который играл музыку с ведром на голове. Мы такие: «Ну, он вроде хороший гитарист…». Они хотели, чтобы Бакетхэд сразился с Эдди Ван Халеном или что-то такое. Но мы настаивали на электронной танцевальной музыке, и они нас вышвырнули. Потом мы отправились в Virgin Records. Мы заходим и говорим: «у нас отличная идея: электронная танцевальная музыка». А нам отвечают: «Да, как насчёт Дженет Джексон?» Кстати, я люблю Дженет Джексон, но мы такие, типа: «Что? Для «Смертельной битвы»? Нас опять вышвырнули. Наконец мы получили контракт только на дистрибуцию альбома. Спасибо киностудии за то, что поддержала нас и позволила нам сделать это. Мы сделали саундтрек к МК и отдали его этой маленькой звукозаписывающей компании, о которой никто не слышал, и в итоге он стал первым саундтреком в жанре EDM с платиновым статусом.

Джордж С. Клинтон (George S. Clinton), композитор: Для первого тестового показа наложили временный саундтрек, в основном состоявший из традиционной оркестровой музыки для экшнов. И стало понятно, что целевая аудитория, привыкшая слышать техно во время игры, не в восторге от такого подхода. Это дало мне возможность использовать подход, который я назвал «Techno-Taiko-Orcho». Ключевым элементом моего саундтрека было техно, обернутое в слой азиатских этнических инструментов (японские барабаны тайко, флейта сякухати, тувинское горловое пение) и приправленное оркестром. Но это был не обычный, а тестостероновый оркестр. Никаких тебе инструментов со скрипичными ключами (флейт, кларнетов, тромбонов, скрипок и т. п.). Лишь 18 альтов, 14 виолончелей, шесть басов, много духовых с низким тембром — и перкуссия. Он был внушителен. Когда музыкальные супервайзеры Джон Хулихэн (John Houlihan) и Шэрон Бойл (Sharon Boyle) познакомили меня с гитаристом-волшебником Бакетхэдом, я уже знал, что он станет ключевым элементом моего саундтрека.

Казанофф: Мой партнёр в компании — это Джимми Иэннер. Помимо прочего, он один из величайших музыкальных продюсеров в истории. Что должен иметь ваш фильм с боями — так это драйвовый ритм. Должен быть танцевальный ритм. Должен быть ритм, заставляющий зрителя рваться в бой. А не просто наблюдать за ним издали. Зрителя нужно вовлекать. А поскольку это «Смертельная битва», вам нужно что-то жёсткое, хитовое и драйвовое. Именно поэтому мы выбрали такой тип музыки. Мы искали везде, где могли. Мы ходили в клубы, находили людей, получали заявки. В нашем углу ринга собрались лучшие исполнители. Мы просто постоянно искали, постоянно что-то пробовали. Таков процесс. Музыка в фильме существует для того, чтобы служить фильму. Служить происходящему. Если вы посмотрите любой из тех боёв без музыки, а потом с музыкой, то в течение 30 секунд вы сами всё поймёте. Никакой магии не было, мы просто знали, что именно будет верным.

Клинтон: Техно-композиции, которые они выбрали для фильма, были убойными, включая классический трек Immortals, и ещё одним вызовом для меня было сделать так, чтобы техно-часть моего саундтрека могла за себя постоять.

«Я был в таком ужасе»

Фильм выходит на стадию пост-продакшена, и его создатели ждут премьеры, 18 августа 1995 года. Результат удивит всех: фильм удержится на первой строчке рейтинга кассовых сборов в течение трёх недель подряд.

Кари-Хироюки Тагава и Кристофер Ламберт на премьере фильма

Ламберт: Во время создания «Смертельной битвы» в индустрии сильно сомневались насчёт неё. «Мы понятия не имеем, сможет ли фильм сработать».

Андерсон: Я был в таком ужасе от первого уикэнда. Выстрелит ли фильм? Или провалится? Будет ли у меня карьера? Или меня просто вышвырнут из Америки? Я думал: «Боже, последнее место, где я хочу сейчас быть — это Лос-Анджелес. Я просто хочу смыться отсюда хоть куда-нибудь». Я отправился на Гавайи с моей тогдашней подружкой, мы оказались в гавайской глуши, и тут я читаю, что мой фильм стал номером 1. И думаю: «Блин! Какого чёрта мы не в Лос-Анджелесе? Мой фильм стал хитом. Я сейчас должен быть в Лос-Анджелесе и собирать все сливки». Но я уже оплатил поездку на Гавайи, поэтому мы остались там.

Бун: Помню, как проснулся в воскресенье утром и увидел сюжет по CNN: «Сборы «Смертельной битвы» на старте составили $23,3 млн». Это была вторая самая кассовая августовская премьера в истории проката. Огромные цифры. Это было поразительно.

Апелиан: Никто из нас даже не задумывался о том, будет ли фильм успешным. Но мы были удивлены, что он остался на первом месте на три недели. Не думаю, что мы могли такое предположить.

Казанофф: Я обещал Нилу [Д. Никастро из Midway], что займусь проектами по МК на всех доступных средствах в мире. В итоге получилось так, что в день премьеры фильма я уже сидел в самолёте в Кэтскиллз, где должно было быть прослушивание для шоу Radio City Music Hall. Последующие несколько лет я продюсировал один проект по «Смертельной битве» за другим.

Андерсон: После «Смертельной битвы» я хотел попробовать свои силы в чём-то совсем другом. [Президент киностудии New Line] Майк [Де Лука], спросил меня, интересно ли мне будет вернуться [на съёмки фильма «Смертельная битва 2: Истребление» (Mortal Kombat: Annihilation)].

В конечном итоге я принялся за нечто совершенно иное. Следующим я снял «Сквозь горизонт» (Event Horizon), который был чрезвычайно мрачным, и сложно было найти что-то более отличающееся от «Смертельной битвы». После этого я расправил крылья.

Оглядываясь назад, я думаю: «Может быть, и стоило заняться вторым фильмом». Это одна из причин, по которой, когда я начал работать с фильмом «Обитель зла» (Resident Evil), я почувствовал, что если я собираюсь сделать еще одну такую адаптацию, то на этот раз я останусь с ней. С этим франчайзом я действительно хочу остаться и вести его. Иронично, что благодаря тому, что я не снял «Смертельную битву 2», я снял «Обитель зла 1, 2, 3, 4, 5, 6»…

[перевод, источник: The Hollywood Reporter]

История костюма: Помните, как в «Крепком орешке» Брюс Уиллис сражался с террористами на рождественской вечеринке в майке?

Брюс Уиллис в фильме «Крепкий орешек»

Заглядывая в архивы истории поп-культуры, серия «Помните, как…?» предлагает ностальгический взгляд на наряды знаменитостей, которые определяли их эпохи.

Помните, как герой Брюса Уиллиса в фильме «Крепкий орешек» сражался с группой террористов на рождественской вечеринке в офисе, босиком и в майке?

На протяжении всего фильма Уиллис, игравший Джона Макклейна, носил белую майку, которая становилась все грязнее и кровавее — зрелище настолько легендарное, что в 2007 году Смитсоновский музей приобрел ее экранную версию.

Фильм, породивший четыре продолжения, изменил представление о непобедимых героях боевиков в стиле «Рэмбо» и проложил путь к более приземленным героям. И это произошло, в частности, благодаря продуманному дизайну костюмов.

Намеренно простой наряд был далек от тактического снаряжения, которое носил полковник Джон Мэтрикс в «Коммандо», или безупречных костюмов Джеймса Бонда. Вместо этого Макклейн — одетый в то, что есть в шкафу у большинства людей, — представлял собой обычного парня, попавшего в экстраординарную ситуацию.

В 2016 году в интервью развлекательной платформе Home Theater Forum художник по костюмам фильма Мэрилин Вэнс сказала, что наряды «должны служить сюжету и персонажу».

«Как он собирался раздеваться?» — цитируют ее слова, обсуждая, как разворачивается сюжетная линия, — «Как он оказался без обуви?».

Брюс Уиллис в фильме «Крепкий орешек» (1988). Фото: Питер Сорел/20th Century Fox/Kobal/Shutterstock

Когда мы впервые встречаем Макклейна, нью-йоркский детектив только что прибыл в Лос-Анджелес и одет в неподходящую для палящей погоды фланелевую рубашку и вельветовую куртку. Он хмуро смотрит на калифорнийцев в спортивной одежде, направляясь в офис своей жены Холли на злополучную рождественскую вечеринку, его куртка переброшена через руку.

В окружении коллег Холли, все как один в безупречных костюмах, он направляется в ванную, чтобы освежиться и переодеться, ненадолго снимает туфли, чтобы расслабиться, и подгибает большие пальцы ног на ковре. Но, пока он одевается, террористы во главе с Гансом Грубером в исполнении Алана Рикмана врываются в здание.

Не успев надеть ботинки, Макклейн сталкивается с бандой Рикмана, которая, как рассказал соавтор сценария Стивен Э. де Суза в подкасте ”Script Apart”, одета как «”евротрэш”-парни, которых мы видим в ночных клубах». Наряд МакКлейна, напротив, передает его неподготовленность.

Брюс Уиллис в роли Джона Макклейна в третьем фильме франшизы — «Крепкий орешек: Возмездие». Фото: Moviestore/Shutterstock

От нижнего белья до повседневной одежды

Белые майки стали вездесущими в моде: недорогая вещь, которую может носить каждый, и облегающий силуэт, который одновременно функционален и сексуален.

По словам художника по текстилю и исследователя костюма Урса Диркера, этот предмет одежды массово выпускался брендом Jockey с 1935 года и первоначально предназначался для ношения в качестве нижнего белья, но со временем стал ассоциироваться с атлетизмом.

В своей работе 2019 года «Каждое пятно — это история: множество грязных маек Джона Макклейна в “Крепком орешке”» Диркер предположил, что переход от нижнего белья к верхней одежде произошел после того, как изображения спортсменов 1930-х годов, выступающих в майках на Олимпийских играх, и американских военнослужащих во время Второй мировой войны, которые носили белые футболки, не надевая их под форму, вошли в основные средства массовой информации.

Со временем этот предмет одежды стал ассоциироваться с рабочим классом и иммигрантами в Америке, особенно с американцами итальянского происхождения.

Марлон Брандо в белой майке на пробах к фильму «Трамвай “Желание”» в 1951 году. Фото: Warner Bros/Kobal/Shutterstock

Голливуд помог закрепить эту идею благодаря таким фильмам, как «Трамвай “Желание”», с Марлоном Брандо в главной роли, и «Бонни и Клайд», с Уорреном Битти в главной роли, где майка стала «символом несправедливости и класса», а также «мужской сексуальности и насилия», по словам Диркера.

Эта одежда также была связана с коннотациями белой маскулинности и стремительных действий, ее носили Роберт Де Ниро в фильме «Бешеный бык», Пол Ньюман в фильме «Афера» и Сильвестр Сталлоне в фильме «Рэмбо» (Брюс Ли также носил одну из них в фильме «Путь дракона», но это было редкое исключение в жанре боевиков с белыми американцами).

К тому времени, когда в 1988 году на экраны вышел фильм «Крепкий орешек», визуальный месседж майки был уже устоявшимся. Он передавал бунтарский характер Макклейна, характер рабочего класса, подчеркивая его силу (как и его предшественники, облегающий силуэт подчеркивает тонус фигуры).

Вэнс рассказала, что в общей сложности она создала 34 майки: 17 для Уиллиса и еще 17 для его дублера-каскадера, Кейи Джонстона. По мере развития фильма они становятся отражением героизма МакКлейна, превращаясь из девственно белых в грязно-зеленые, обесцвеченные пятнами бутафорской крови и настоящего пота Уиллиса во время съемок.

Превращение Макклейна в культового американского героя 1980-х годов, стреляющего из всех орудий, достигает своего апогея, когда с него полностью снимают верхнюю одежду. (Макклейн использует майку, чтобы обмотать свои окровавленные ноги в кульминации фильма, когда он смиряется с тем, что подвел свою живущую отдельно от него жену, которую пытался вернуть. «Она слышала, как я тысячу раз говорил, что люблю ее, но никогда не слышала, как я говорю “прости”», — эмоционально говорит он в рацию).

«Ковбой», теперь уже с голой грудью, готов к последней схватке со своим врагом.

Скромное наследие

Сегодня майка продолжает символизировать мужской героизм в кино, начиная с обнажающих мускулы топов, которые носил Дом Торетто в фильме «Форсаж», и заканчивая Адонисом Кридом в исполнении Майкла Б. Джордана в фильме «Крид». Крис Эванс в роли Капитана Америки и Хью Джекман в роли антигероя Росомахи в фильме «Люди Икс» также носили их в борьбе со злом.

Но с появлением женщин-героинь в мире боевиков майка стала символизировать и женскую силу — в конце 1970-х годов в фильме «Чужой», а затем в «Терминаторе 2» и серии фильмов «Tomb Raider: расхитительница гробниц». Героини этих фильмов сражаются с внеземными существами, спасаются от роботов-убийц и исследуют древние руины, и все они одеты в этот основной элемент одежды. Традиция майки также продолжает жить благодаря таким персонажам, как Фуриоса (Шарлиз Терон) в фильме «Безумный Макс: Дорога ярости» и Сабина Уилсон (Кристен Стюарт) в «Ангелах Чарли».

Брюс Уиллис представляет Национальному музею американской истории реквизит из серии фильмов «Крепкий орешек» в 2007 году, включая майку из первого фильма. Фото: Win McNamee/Getty Images

Когда одна из футболок Брюса Уиллиса из «Крепкого орешка» была передана в дар Национальному музею американской истории Смитсоновского института, этот предмет закрепил свое наследие в истории наряду с кинематографическими костюмами, включая рубиновые туфельки Дороти из «Волшебника страны Оз» и широкополую шляпу-федору и куртку Индианы Джонса.

И хотя многие костюмы из знаменитой карьеры Вэнс будут вспоминать с нежностью — например, платье цвета жвачки Молли Рингуолд из «Девушки в розовом» или тренчкот Джадда Нельсона из «Клуба “Завтрак”» — майка Уиллиса, испачканная в грязи, останется одной из самых узнаваемых. Одна из таких маек даже была отправлена в музей V&A в Лондоне на выставку в 2012 году.

«Забавно», — сказала Вэнс журналу Dazed в том же году, — «что, несмотря на то количество фильмов, над которым я работала, помнят меня по белой майке!».

[перевод, источник: CNN]

Первая церемония вручения премии «Оскар» длилась 15 минут. Что произошло?

Не было ни камер, ни радиомикрофонов, и прозвучала всего одна речь. Даже переместившись на телевидение, церемония могла продолжаться менее двух часов. По мере увеличения ожиданий от нее она раздувалась и раздувалась.

Победители первой церемонии вручения «Оскаров», включая актрису Джанет Гейнор (на фото справа) в категории лучшей актрисы, были объявлены за несколько месяцев до неё. Награды вручал президент Академии Дуглас Фэрбэнкс (на фото слева). Фото: Bettman Archive/Getty Images

Когда Американская академия кинематографических искусств и наук анонсировала, что в 2021 году вручение «Оскаров» откладывается на два месяца из-за пандемии, она не осветила вопрос в отношении самой церемонии. Пиковое мероприятие всё более экстравагантного сезона наград в Голливуде теперь выглядит как идеальный вариант для суперраспространителей заболевания: вечер, когда тысячи звезд, номинантов и гостей будут сидеть плечом к плечу в Dolby Theater, в то время как множество поклонников и журналистов будут толкаться снаружи здания.

Однако так, очевидно, не будет в этом году, даже с учётом задержки. Так как же именно академия собирается проводить церемонию без всего этого бахвальства, которым славится Большая Голливудская Ночь? Ответ может крыться в том, как скромно начинался «Оскар».

Со временем академия превратилась в синоним своей ежегодной награды. Однако на момент основания академии в 1927 году награда была в лучшем случае вторым вопросом. Будучи порождением Луиса Б. Майера, главы киностудии «Metro-Goldwyn-Mayer», изначально академия была создана для посредничества в трудовых спорах от имени студий. Вскоре она расширилась для реализации и других целей: продвижения технических усовершенствований, работы с созданным незадолго до этого офисом Хейса (который был создан для цензурирования контента и, соответственно, улучшения скандального публичного имиджа отрасли) и, наконец, представления того, что первый президент организации, актёр Дуглас Фэрбэнкс, называл «наградами за особые достижения».

Банкет на первой церемонии вручения «Оскаров», 16 мая 1929 года, в отеле Hollywood Roosevelt. Фото: APS

По воспоминаниям большинства участников, распределение наград заняло примерно 15 минут. «Очевидно, академия не воспринимала церемонию как то, что должно было обладать развлекательной ценностью», — объяснял в интервью Дэйв Каргер, эксперт по «Оскару» компании Turner Classic Movies, — «эта концепция была открыта позднее, когда церемонию начали транслировать по радио в 1930 году, а затем по телевидению в 1950-х».

Полный текст заметки The New York Times о первой церемонии вручения «Оскаров». Фото: The New York Times

Но некоторые компромиссы между честностью и зрелищностью были достигнуты быстро. В тот первый год члены Академии даже не голосовали, а лишь выдвигали номинантов. Далее Судейские Советы сузили число номинантов до трех в каждой категории. А победителей выбирал Центральный Судейский Совет, включавший в себя одного члена от каждой отрасли (сценаристы, технические достижения, продюсеры, режиссеры и исполнители). В конечном итоге победителей «Оскара» выбирали пять человек. Эта практика была изменена тут же, как стало ясно, что члены Совета могут легко склонять голосование в пользу собственных фильмов.

Вторая церемония прошла 30 апреля 1930 года в ночном клубе Cocoanut Grove. С неё началась традиция объявлять победителей на месте, а не заранее, тем самым поощряя к личному присутствию всех номинантом и добавляя вечеру яркости. Однако победители ещё не представляли собой столь яро охраняемую тайну, какой стали впоследствии; их список передавался журналистам заранее для того, чтобы результаты можно было опубликовать в утренних газетах. Но до 11 часов вечера вручения на него налагалось строгое эмбарго. Так продолжалось десятилетие — до 1940 года, когда газета Los Angeles Times, насмехаясь над установленными правилами, нарушила эмбарго, что привело к унылой церемонии без каких-либо сюрпризов (на следующий год была введена система запечатанных конвертов).

Продолжительность церемонии впервые превысила 3 часа в 1974 году. На фото с той церемонии слева направо: актёр Дональд О’Коннор, актриса Дебби Рейнольдс, композитор Марвин Хэмлиш (который со временем станет одним из 16 человек в истории, получивших премии «Грэмми», «Эмми», «Оскар» и «Тони») и певица Шер

К сожалению, именно это «заспойлеренное» шоу как раз впервые снимали на кинокамеры. Радиотрансляции, которые начались со второго года вручения «Оскаров», уделяли внимание не столько наградам, сколько стимулирующим отрасль речам и презентациям, которые их сопровождали. Эти трансляции ознаменовали начало превращения награды Киноакадемии в мероприятие по связям с общественностью — возможность проинформировать слушателей о том, что киноиндустрия важна и ценна, и настаивать (вопреки популярному в то время мнению) на том, что это не просто какая-то диковинка, а целое искусство.

Эта идея нашла своё продолжение и на третий год, когда трансляция началась с выступления знаменитого цензора индустрии Уилла Хейса, который прочитал залу лекцию о важности морали в фильмах:

«Хороший вкус значит хороший бизнес, а стремление оскорбить хороший вкус означает стимуляцию ухудшения спроса. Дурное не в силах сохранять рост и жизненную энергию».

[перевод, источник: The New York Times]

Первая церемония вручения премии «Оскар» длилась 15 минут. Что произошло?

Не было ни камер, ни радиомикрофонов, и прозвучала всего одна речь. Даже переместившись на телевидение, церемония могла продолжаться менее двух часов. По мере увеличения ожиданий от нее она раздувалась и раздувалась.

Победители первой церемонии вручения «Оскаров», включая актрису Джанет Гейнор (на фото справа) в категории лучшей актрисы, были объявлены за несколько месяцев до неё. Награды вручал президент Академии Дуглас Фэрбэнкс (на фото слева). Фото: Bettman Archive/Getty Images

Когда Американская академия кинематографических искусств и наук анонсировала, что в 2021 году вручение «Оскаров» откладывается на два месяца из-за пандемии, она не осветила вопрос в отношении самой церемонии. Пиковое мероприятие всё более экстравагантного сезона наград в Голливуде теперь выглядит как идеальный вариант для суперраспространителей заболевания: вечер, когда тысячи звезд, номинантов и гостей будут сидеть плечом к плечу в Dolby Theater, в то время как множество поклонников и журналистов будут толкаться снаружи здания.

Однако так, очевидно, не будет в этом году, даже с учётом задержки. Так как же именно академия собирается проводить церемонию без всего этого бахвальства, которым славится Большая Голливудская Ночь? Ответ может крыться в том, как скромно начинался «Оскар».

Со временем академия превратилась в синоним своей ежегодной награды. Однако на момент основания академии в 1927 году награда была в лучшем случае вторым вопросом. Будучи порождением Луиса Б. Майера, главы киностудии «Metro-Goldwyn-Mayer», изначально академия была создана для посредничества в трудовых спорах от имени студий. Вскоре она расширилась для реализации и других целей: продвижения технических усовершенствований, работы с созданным незадолго до этого офисом Хейса (который был создан для цензурирования контента и, соответственно, улучшения скандального публичного имиджа отрасли) и, наконец, представления того, что первый президент организации, актёр Дуглас Фэрбэнкс, называл «наградами за особые достижения».

Банкет на первой церемонии вручения «Оскаров», 16 мая 1929 года, в отеле Hollywood Roosevelt. Фото: APS

По воспоминаниям большинства участников, распределение наград заняло примерно 15 минут. «Очевидно, академия не воспринимала церемонию как то, что должно было обладать развлекательной ценностью», — объяснял в интервью Дэйв Каргер, эксперт по «Оскару» компании Turner Classic Movies, — «эта концепция была открыта позднее, когда церемонию начали транслировать по радио в 1930 году, а затем по телевидению в 1950-х».

Полный текст заметки The New York Times о первой церемонии вручения «Оскаров». Фото: The New York Times

Но некоторые компромиссы между честностью и зрелищностью были достигнуты быстро. В тот первый год члены Академии даже не голосовали, а лишь выдвигали номинантов. Далее Судейские Советы сузили число номинантов до трех в каждой категории. А победителей выбирал Центральный Судейский Совет, включавший в себя одного члена от каждой отрасли (сценаристы, технические достижения, продюсеры, режиссеры и исполнители). В конечном итоге победителей «Оскара» выбирали пять человек. Эта практика была изменена тут же, как стало ясно, что члены Совета могут легко склонять голосование в пользу собственных фильмов.

Вторая церемония прошла 30 апреля 1930 года в ночном клубе Cocoanut Grove. С неё началась традиция объявлять победителей на месте, а не заранее, тем самым поощряя к личному присутствию всех номинантом и добавляя вечеру яркости. Однако победители ещё не представляли собой столь яро охраняемую тайну, какой стали впоследствии; их список передавался журналистам заранее для того, чтобы результаты можно было опубликовать в утренних газетах. Но до 11 часов вечера вручения на него налагалось строгое эмбарго. Так продолжалось десятилетие — до 1940 года, когда газета Los Angeles Times, насмехаясь над установленными правилами, нарушила эмбарго, что привело к унылой церемонии без каких-либо сюрпризов (на следующий год была введена система запечатанных конвертов).

К сожалению, именно это «заспойлеренное» шоу как раз впервые снимали на кинокамеры. Радиотрансляции, которые начались со второго года вручения «Оскаров», уделяли внимание не столько наградам, сколько стимулирующим отрасль речам и презентациям, которые их сопровождали. Эти трансляции ознаменовали начало превращения награды Киноакадемии в мероприятие по связям с общественностью — возможность проинформировать слушателей о том, что киноиндустрия важна и ценна, и настаивать (вопреки популярному в то время мнению) на том, что это не просто какая-то диковинка, а целое искусство.

Продолжительность церемонии впервые превысила 3 часа в 1974 году. На фото с той церемонии слева направо: актёр Дональд О’Коннор, актриса Дебби Рейнольдс, композитор Марвин Хэмлиш (который со временем станет одним из 16 человек в истории, получивших премии «Грэмми», «Эмми», «Оскар» и «Тони») и певица Шер

Эта идея нашла своё продолжение и на третий год, когда трансляция началась с выступления знаменитого цензора индустрии Уилла Хейса, который прочитал залу лекцию о важности морали в фильмах: «Хороший вкус значит хороший бизнес, а стремление оскорбить хороший вкус означает стимуляцию ухудшения спроса. Дурное не в силах сохранять рост и жизненную энергию».

[перевод, источник: The New York Times]

Сериал «Аллен против Фэрроу» — это чистой воды пиар-кампания. Иначе почему он опускает столь многое?

Новый документальный сериал HBO, в котором Миа и Дилан Фэрроу вспоминают свои обвинения в адрес Вуди Аллена в 1992 году, претендует на роль беспристрастного расследования. Однако его неспособность представлять зрителям факты оставляет впечатления от него как от агитки, утверждает обозреватель The Guardian и задаёт создателям сериала неудобные вопросы, на которые они, похоже, не собираются отвечать.

Миа Фэрроу (слева) и Вуди Аллен (справа) с малышом Сэтчелом (сейчас носит имя Ронан) и Дилан Фэрроу. Фото: David McGough/The LIFE Picture Collection/Getty Images

«Документалка от НВО о Вуди Аллене и Мии Фэрроу игнорирует 3 мёртвых детей Мии, её брата-педофила и другие семейные трагедии» — так звучал заголовок на одном американском сайте про шоубизнес, предварявший рецензию о четырехсерийном документальном сериале «Аллен против Фэрроу» (Allen v Farrow) о борьбе между режиссёром Вуди Алленом и его бывшей женой, актрисой Мией Фэрроу, которая продолжается уже три с лишним десятилетия.

Однако эта рецензия стала редким исключением. В большинстве своём реакция на явно настроенный против Аллена сериал была положительной: в Buzzfeed описали его как «подробную расплату», а в Entertainment Weekly сравнили с недавними документалками о Майкле Джексоне и Джеффри Эпштейне. Эта реакция представляет собой скорее отражение чувств публики в отношении самого Аллена — в частности в США — нежели чем документального фильма. Последний заявляет о себе как о расследовании, но гораздо больше походит на пиар-кампанию, такую же тенденциозную и необъективную, как реклама политического кандидата, поносящая конкурента в сезон выборов.

Краткое содержание для тех, кому удалось ничего не слышать про эту длительную семейную драму или, что более вероятно, забыть её детали со временем, на что этот документальный фильм очень сильно рассчитывает. Итак, в 1992 году Аллен, которому на тот момент было 57 лет, признал, что у него случился роман с Сун-И Превин, приёмной дочерью долго сожительствовавшей с ним Фэрроу. У Аллена и Фэрроу есть ещё двое приёмных детей, Дилан и Мозес, и один биологический ребёнок — Ронан (тогда носивший имя Сэтчел).

Несколько месяцев спустя, на пике их агрессивно-едкого разрыва, Фэрроу обвинила Аллена в растлении Дилан, которой на тот момент было семь лет. Это якобы произошло однажды днём, когда Фэрроу не было дома. Доктора обследовали Дилан и не нашли свидетельств насилия. В отношении Аллена проводила расследование клиника сексуального насилия госпиталя Йель Нью Хэвен, которая пришла к заключению: «По нашему мнению, мистер Аллен не осуществлял сексуальных домогательств в отношении Дилан». Управление соцобеспечения штата Нью-Йорк также проводило расследование дела Аллена, придя к выводу: «Достоверных свидетельств насилия или домогательств в отношении ребёнка, указанного в настоящем отчёте, не обнаружено».

В «Аллен против Фэрроу» режиссёры Эми Зиринг (Amy Ziering) и Кёрби Дик (Kirby Dick) играют на двух сильных течениях в современной культуре: во-первых, на невероятной любви к документалкам в жанре «true crime», а во-вторых, на переоценке прошедших событий, оглядываясь на те далёкие времена, когда люди были недостаточно развиты для понимания социальной справедливости. Эти два элемента с трудом сочетаются вместе, потому что, если в документальном фильме жанра «true crime» нет пистолета с дымящимся дулом — такого, как, например, признание Роберта Дёрста в фильме The Jinx — привлекательность жанра заключается в его двусмысленности, которая позволяет аудитории самой играть в детективов, например, как в подкасте Serial или серии фильмов Making a Murderer от Netflix.

В этом отношении дело Аллена представляет собой идеальный сюжет для true crime-документалки, с учётом того, что в деле всегда была (мягко говоря) масса двусмысленностей, многие из которых к настоящему моменту уже забылись. Однако создаётся впечатление, что Зиринг и Дик вообще не заинтересованы в этом. Их волнует прежде всего социальная справедливость. Ранее режиссёров уже критиковали за то, что в своём документальном фильме 2015 года Hunting Ground про изнасилование в колледже они использовали дискредитировавшие себя данные, «ставя защиту интересов выше точности повествования».

Редакция газеты The Guardian отправила подробный перечень опущений в сериале «Аллен против Фэрроу» Зиринг и Дику. Вместо того, чтобы дать ответ по каждому пункту, они прислали ответ, который потребовали процитировать целиком:

Кинематографисты, работавшие над «Аллен против Фэрроу», тщательно изучили десятки тысяч страниц документов, включая стенограммы судебных заседаний, полицейские отчёты, показания свидетелей и отчёты органов опеки и попечительства. Мы говорили с десятками людей, связанных с этим делом, которые обладают личными знаниями происходивших событий и мнения которых могут быть подтверждены из независимых источников. «Аллен против Фэрроу» — это полноценное, тщательное и точное представление фактов.

Дик ранее описывал себя как «активиста и кинематографиста». Активистскую деятельность можно противопоставить журналистской работе, ведь вместо того чтобы задавать вопросы для поиска истины, вывод выглядит предопределённым с самого начала, и неудобные факты просто отбрасываются в сторону. А если говорить об Аллене, то неудобных фактов очень много.

Миа Фэрроу и Вуди Аллен на матче Philadelphia 76ers против New York Knicks в Нью-Йорке, 1983 год. Фото: Bill Kostroun/AP

В начале девяностых людей больше шокировала его связь с Сун-И, нежели чем быстро сдувшееся обвинение в растлении малолетней. Однако с 2014 года, когда Дилан и Ронан начали публично выступать против своего отца, публика и СМИ в страхе вновь оказаться не на той стороне истории сосредоточились на обвинении в растлении, и теперь Аллена в целом принято считать, используя популярный сегодня термин, «проблемным». «Пришло время задавать жёсткие вопросы», — написал Ронан в статье 2016 года, сравнив своего отца с Биллом Косби.

Одним из этих жёстких вопросов, на который Зиринг и Дик всеми силами стараются не отвечать, мог быть следующий: действительно ли обоснованно упоминать Аллена в одном ряду с Косби, Джексоном, Эпштейном, Харви Вайнштейном и другими «знаменитостями-хищниками», когда все они были обвинены или осуждены судом в связи со множеством преступлений, происходивших десятки лет, а Аллена обвиняют в одном инциденте, который так и не дошёл до суда, и с тех пор с его именем не было связано вообще ни единого скандала? С учетом того, сколько безупречной работы Ронан проделал, раскапывая правду о Вайнштейне и других патологических хищниках, можно было бы подумать, что он и сам задавал себе этот вопрос. Но, судя по всему, нет. Зиринг и Дик, кажется, проявляют похожую уверенность в своём деле, однако сложно поверить, что они настолько верят в него, опуская при этом так много важных деталей.

Например, несмотря на утверждение создателей фильма о том, что они продвигаются дальше, чем «вершина айсберга», они не находят времени на обращение к показаниям Моники Томпсон (Monica Thompson), няни Дилан, которая была вполне себе на поверхности этого айсберга. Изначально Томпсон заявляла полиции, что Фэрроу была «хорошей матерью». Однако позднее она отказалась от своих показаний, объяснив, что она была вынуждена так заявить, иначе «потеряла бы работу». После этого она дала письменные показания под присягой, что Фэрроу пыталась принудить её поддержать обвинение в растлении, и рассказала, что Аллен «всегда был лучшим родителем, а всё, что говорит о нём Фэрроу — неправда».

Аллен и Фэрроу с семьёй, крайняя справа — Сун-И Превин. Фото: Time & Life Pictures/The LIFE Picture Collection/Getty Images

Тем не менее, в фильме находится место для журналиста New York Times, который сокрушённо заявляет, что больше никогда не сможет снова смотреть фильмы Вуди Аллена — вот уж действительно открытие, в корне меняющее положение дел. Сериал всеми силами пытается дискредитировать упомянутое расследование клиники Йель Нью Хэвен, а семейство Фэрроу силится опровергнуть указанный в отчёте вывод о том, что Дилан «сложно различать вымысел и реальность», сводя это к тому, что незнакомцы не понимают отсылки в речи Дилан. Кинематографисты не включают в фильм показания тогдашнего собственного терапевта Дилан, доктора Нэнси Шульц (Nancy Schulz), которая заявляла, что Аллен и Фэрроу сначала обратились к ней за помощью для Дилан, потому что она жила «в своём выдуманном мире».

Согласно показаниям доктора Сьюзен Коутс (Susan Coates), ещё одной из множества психологов, работавших с семьёй, в результате проведённой в 1990 году оценки было выявлено, что Дилан «легко увлекают фантазии», даже когда её просто просили описать дерево.

Открывающие титры сериала выполнены белым шрифтом на чёрном фоне, тошнотворно похожим на тот, который Аллен использует в своих фильмах — словно создатели картины гордятся своим нежеланием или неспособностью заглянуть за публичный образ Аллена. (Зиринг и Дик сообщают шокирующие новости, что «Манхэттен» — возможно, самый известный фильм Аллена — рассказывает об отношениях подростка и мужчины среднего возраста).

Кадр из трейлера сериала. Фото: НВО

Сам Аллен в документальном фильме не присутствует — он предположительно сам отказался от интервью (примечание: в заявлении для прессы после премьеры первого эпизода сериала Аллен пояснил, что действительно отказался от участия в нём; по утверждению Аллена и Превин, авторы фильма работали по указке семьи Фэрроу, а к Аллену и Превин обратились меньше чем за два месяца до премьеры фильма, дав им «несколько дней» на подготовку «ответа»). Также в фильме нет никого, кто бы его поддерживал.

Несмотря на то, что название сериала предполагает некую сбалансированность повествования, это в большей степени шоу Фэрроу: она часто предстаёт в ярком золотистом свете, а её дети Дилан, Ронан, Флетчер Превин и Дэйзи Превин поддерживают заявления о том, что Фэрроу была святой, а Аллен, хоть и производил впечатление милого, в итоге оказался негодяем. Зиринг и Дик знают, что у них не так много нового материала, помимо никогда ранее не публиковавшихся семейных видеозаписей Фэрроу и Аллена. Увы и ах, эти записи, на которых Аллен играет в бассейне со своими младшими детьми, к сожалению, не выглядят осуждающими, поэтому авторы фильма накладывают на них печальную, зловещую музыку. «[Дилан] из искромётной превращалась во всё более отрешённую», — говорит Ронан, вспоминая период времени, в течение большей части которого ему было четыре года.

Фэрроу и Аллен на съёмках фильма «Дни радио» (Radio Days), 1987 год. Фото: www.ronaldgrantarchive.com

Видеозапись, на которой семилетняя Дилан говорит своей матери о том, что отец трогал её за «половые органы», без сомнения, больно смотреть, однако вопрос, действительно ли она говорила это, никогда не вставал. Вопрос в том, была ли она научена сказать это. Специалисты клиники Йель Нью Хэвен, а позднее и Мозес Фэрроу утверждают, что да. Остальные члены семьи Фэрроу и все говорящие головы, которых Зиринг и Дику удаётся собрать вместе, говорят, что нет. Посторонним было бы нелепо заявлять о том, кто прав, однако интересно, как сериал незаметно скользит по детали — которую в своё время сообщал журналист, симпатизирующий семейству Фэрроу — о том, что, когда доктор задал Дилан вопрос, где её трогал отец, она сначала «показала на своё плечо».

Гораздо большее внимание уделяется цитате Коутс, описывающей отношения Аллена с Дилан как «неприемлемо напористые» (при этом дополнение о том, что они носили «не сексуальный» характер, опускается). Однако в сериале полностью отсутствуют какие-либо ссылки на страхи Коутс за «безопасность» Аллена после того, как Фэрроу узнала о его романе с Сун-И, из-за «обостряющейся злобы» Фэрроу.

В период после разрыва Фэрроу однажды подарила Аллену валентинку, в которой были фотографии всех их детей, проткнутые иголками и ножницами. В интервью 1992 года Аллен рассказывал, как Фэрроу заявила ему: «Ты забрал мою дочь, а я заберу твою».

Миа и Ронан Фэрроу на Венецианском кинофестивале, 2004 год. Фото: Rex/Sipa Press

Когда позднее Фэрроу рассказала доктору Коутс о признании Дилан, что Аллен её совращал, её голос впервые с того момента, как она узнала о романе, звучал «очень спокойно». «Я была озадачена. Я не понимала её спокойствия», — рассказывала Коутс.

Проблема с предвзятостью заключается в том, что она подрывает всё, что вы говорите, каким бы интересным или достоверным это ни было. Наибольшее значение для людей, одержимых этим делом, имеет открытие по ходу фильма о том, что на своей карте дома полицейские штата Коннектикут нарисовали железную дорогу, находившуюся в мансарде, где, как утверждает Дилан, отец её совращал. С 2014 года Дилан утверждает, что она неотрывно смотрела на электрический поезд, который «курсировал по рельсам круг за кругом» в то время, когда отец её домогался, обещая, по её словам, что «она станет звездой его фильмов».

Мозес и Аллен пишут о том, что в мансарде не было электрической железной дороги, а Аллен утверждает, что вся история с домогательствами в мансарде родилась из песни Дори Превин (Dory Previn), муж которой по имени Андрэ ушёл от неё к Мии в 1970 году. Песня под названием «With My Daddy in the Attic» («с моим папой в мансарде») повествует об инцесте и растлении. В ней есть, например, такой текст: «Door closed on Mama … / With my Daddy in the attic / That is where my dark attraction lies.» («дверь закрылась за мамой… / с моим папой в мансарде / вот где прячется моё тёмное влечение»). Кстати, в том же альбоме Дори Превин есть и её печально известная песня «Beware Young Girls» («Бойтесь молодых девушек»), написанная о романе Фэрроу и Андрэ.

Рисунок полицейских предполагает, что Дилан говорила правду. Тем не менее, Роберт Б. Уайди (Robert B Weide), режиссёр и друг Аллена, написал в своём блоге в ответ на сериал, что, по показаниям семейной няни, в мансарде действительно был поезд — но не маленький электрический, а массивный пластмассовый поезд, на который дети могли сесть и поехать. То есть, другими словами, каждый прав и неправ одновременно: поезд действительно был, как говорила Дилан, но не электрический, который мог бы курсировать по дороге, как говорили Мозес и Аллен. Это точка, которая сводит воедино так много «серых зон» в этом деле, но при этом лишь одна из тех, которые Зиринг и Дик предпочитают видеть строго в чёрно-белой гамме.

Дилан Фэрроу в сериале «Аллен против Фэрроу». Фото: НВО

Зиринг и Дик рассказывают историю — о которой сообщалось и на момент описываемых событий — о нью-йоркском социальном работнике Поле Уильямсе (Paul Williams), который принимал участие в расследовании дела Аллена, а впоследствии заявлял, что его начальство вынуждало его признать обвинения «необоснованными». Когда он отказался (в этот момент зрители видят, как он говорит репортёрам о том, что «верит ребёнку»), он был отстранён от дела. Зиринг и Дик интенсивно намекают на то, что здесь произошло нечто сомнительное. Однако вместо того, чтобы найти какие-либо фактические доказательства, авторы транслируют абсолютно бездоказательные теории о том, что Аллен находился под защитой города Нью-Йорка, может быть, даже тогдашнего мэра Дэвида Динкинса (David Dinkins), потому что «он снимал свои фильмы в Нью-Йорке, и это приносило Нью-Йорку миллионы долларов», по теории Фэрроу (к сожалению, но, может, для кого-то и к счастью, Динкинс уже умер и поэтому никак не может это прокомментировать).

На момент расследования адвокат Аллена, Элкан Абрамовиц (Elkan Abramowitz), утверждал, что Вильямса отстранили от дела, потому что в общении с людьми «он вёл себя грубо и производил впечатление предвзятого». Это было бы нетрудно представить как умышленное запутывание вопроса недобросовестным адвокатом. Так почему же Зиринг и Дик не включили этот контраргумент в фильм? Потому что контраргументы не представляют для них интереса.

Богатым и властным мужчинам удавалось и удаётся избегать ответственности — это подаётся как непреложный факт. Однако убеждение фильма в том, что «если ты — обладающий властью и известностью мужчина, то ты практически неподвластен для наказания», подрывается его же частыми сравнениями Аллена с другими известными мужчинами — Вайнштейном, Косби, Полански и т. д. — которые фактически были все преданы суду. Так почему не Аллен? — задаётся вопросом документальный фильм. Для этого может быть несколько внушительных причин, которые никак не связаны с мэром Динкинсом.

Вопреки давно гуляющим слухам о том, что Аллен отказывался пройти тест на детекторе лжи в полиции штата Коннектикут, на самом деле ему никогда не предлагали подобного. Вместо этого он однажды согласился на испытание на полиграфе, которым управлял Пол Майнор (Paul Minor), много лет возглавлявший подразделение детекторов лжи в ФБР. И прошёл его.

Аллен и Сун-И Превин со своими дочерьми, Беше (Bechet) и Манзи Тио (Manzie Tio), 2002 год. Фото: Alonso Gonzales/REUTERS

Аналогично, рисуемый сериалом образ Аллена как человека ужасающе могущественного и обращающего правосудие в свою пользу чуть ли не щелчком пальцев, опровергается тем фактом, что, когда Аллен во время скандала подал иск в суд на получение опеки над Ронаном, Дилан и Мозесом, судья Эллиот Вилк (Elliott Wilk) вынес решение не в его пользу. С другой стороны, Фэрроу присвоила своему следующему приёмному ребёнку, Таддеусу (Thaddeus), среднее имя Вилк, в знак благодарности судье.

Позднее Таддеус умер от того, что Мозес назвал самоубийством. Ещё один приёмный ребёнок Фэрроу, девочка по имени Тэм (Tam), умерла от того, что Мозес также назвал самоубийством, а Фэрроу — болезнью сердца. Этого в фильме не упоминается — равно как и смерти ещё одной приёмной дочери Фэрроу, Ларк (Lark), умершей в бедности от болезни, связанной со СПИДом. Говоря о семье Фэрроу, аналогичное молчание авторы фильма хранят в отношении брата Мии, Джона Вильерса-Фэрроу (John Villiers-Farrow), официально осуждённого педофила.

Миа Фэрроу и Мозес Фэрроу на свадьбе Лайзы Минелли и Дэвида Геста, 2002 год. Фото: Charles Sykes / Rex / Vida Press

А ещё есть Сун-И. И документалка, и семья Фэрроу не могут определиться с тем, является ли она дьяволицей-соблазнительницей, которой следует сторониться, или трагической жертвой сексуального хищника, коим они сами представляют Аллена. Друг семьи говорит по ходу фильма, что Аллен заявил о том, что «любит» Сун-И во время пресс-конференции в 1992 году только для того, чтобы отвлечь всех от обвинений в растлении. При этом никто по ходу всего фильма не отмечает, что на сегодняшний день Аллен и Сун-И вместе уже почти 25 лет. А это предполагает, что их связь — какой бы противной она ни казалась сначала — однозначно нечто большее, чем просто пыль в глаза, и сегодня выглядит уже почти в порядке вещей.

После раскрытия романа, говорит Дэйзи Превин в фильме, она сказала своей сестре: «Мама простит тебя». Фэрроу настаивает на том, что она «никогда не обвиняла» Сун-И, хотя признаёт, что ударила её, когда застала её разговаривающей по телефону с Алленом. Сун-И и Мозес писали, что она делала гораздо больше, утверждая, что Фэрроу проявляла в отношении них физическую агрессию и оказывала предпочтения своим родным детям, а не приёмным. Эти обвинения решительно опровергают Дилан, Ронан и Флетчер, однако Томпсон подтверждала их в своих показаниях от 1993 года.

«То, в чём [Мозес] обвиняет [Фэрроу] — это просто смешно», — говорит Дилан. И, почти не переводя дыхание, она жалуется, что любой, кто сомневается в её обвинениях в отношении отца, отрицает её право на «описание моих собственных переживаний». Все детские переживания равны, но некоторые ровнее.

Зиринг и Дик не знают, что случилось между Дилан и её отцом. Не знаю об этом и я, и, вероятно, никто в этот момент, так как повторяющиеся пересказы занимают место реальных воспоминаний. Более храбрые и ответственные кинематографисты погрузились бы в то, как историческая правда может меняться со временем, и как два человека могут смотреть на одну и ту же картину и видеть чрезвычайно различающиеся вещи. Было ли стремление Аллена беспокойно следовать за Дилан по детской площадке пугающим, как утверждает один из друзей Фэрроу? Или это было просто поведение человека, известного своим невротизмом и впервые испытывающего радость отцовства? И если подруга Фэрроу Карли Саймон видела то, как Аллен «разрушает чувство собственного достоинства [Фэрроу]», как она утверждает в документалке, то почему в 1992 году она написала песню Love of My Life («Любовь всей моей жизни»), в которой есть строка «I love … Woody Allen» («Я люблю… Вуди Аллена»)? Впоследствии Саймон изменила строку, но это произошло не раньше 2007 года. И журналист спросил бы её об этом. А Зиринг и Дик — нет.

Единственный настоящий вопрос, который ставит перед собой документальный фильм — это вопрос, почему он вообще существует. Вина Аллена — конечно, в его родной стране — уже предполагается широкими массами: его имя приводят в газетах рядом с Харви Вайнштейном и Биллом Косби. В Amazon отказались от своего контракта с ним на четыре фильма, когда сочли, что его публичные отрицания проступка стали слишком проблемными, а также отменили американскую премьеру его последней картины, «Дождливый день в Нью-Йорке» (A Rainy Day in New York). В начале марта прошлого года его оригинальный издатель отказался публиковать его мемуары после настойчивых требований со стороны семьи Фэрроу (примечание: а также акции протеста, организованной сотрудниками компании; в конце марта мемуары Аллена опубликовало другое издательство). Это деталь, которую документальный фильм также опускает, несмотря на то, что широко использует аудиоверсию мемуаров Аллена вместо настоящего интервью с ним.

«Последние 20 лет он делал всё, что хотел», — жалуется Дилан. И это действительно так. И он продолжит так делать, потому что в его отношении проводились два расследования, и оба не нашли никаких свидетельств его проступка. Именно к такому же выводу приходит и фильм.

Люди боятся повторять ошибки прошлого: не верить женщинам, не придавать должного значения травмам от сексуального насилия. Эти опасения понятны и достойны восхищения. Но не все обвинения одинаковы, и некоторые ситуации слишком сложны для того, чтобы подогнать их под чёрно-белое шаблонное мышление активистов.

В третьем эпизоде Фэрроу вспоминает один из своих разговоров с Алленом, в ходе которого он якобы сказал ей: «Правда не имеет значения — имеет значение то, во что верят люди». Она приводит эти слова как доказательство холодности и жестокости Аллена, но он был прав. Единого решения в отношении этой ситуации не будет никогда, несмотря на то, что вердикт по ней уже вынесен многие годы назад. Люди всегда будут верить в то, во что хотят сами.

[перевод, источник: The Guardian]

Бирмингемец, победивший Ferrari: история Кена Майлза, главного героя «Ford против Ferrari»

Кен Майлз — «саркастичный ублюдок», который «с удовольствием прокатил бы даже свою бабушку до обеденного стола» — был огромной надеждой для Ford в гонках в Ле-Мане 1966 года. Что случилось дальше? Том Форди поговорил с теми, кто его знал.

Кен Майлз

19 июня 1966 года на последних кругах 24-часовой гонки в Ле-Мане Ford наконец победил Ferrari. Высоко оцененная спортивная машина Ford — GT40 MK II — опередила все 14 машин Ferrari. Автомобили Ford заняли три первых позиции. Неудивительно, что трехлетняя и многомиллионная кампания Ford в стремлении побить Ferrari превратилась в фильм, «Ford против Ferrari», который поставил Джеймс Мэнголд.

Эти финальные круги стали своеобразной кульминацией настоящего голливудского сюжета: безрассудная вражда между Генри Фордом-вторым и Энцо Феррари, сбор высококлассной команды инженеров и гонщиков — возглавил которую победитель Ле-Мана, ставший автостроителем, Кэролл Шелби (Мэтт Дэймон в фильме) — и поражения, победы и фатальные катастрофы.

Мэтт Дэймон (слева) в роли Кэролла Шелби и Кристиан Бэйл (справа) в роли Кена Майлза в фильме «Ford против Ferrari»

Настоящим героем этой истории был 47-летний уроженец Бирмингема в кокпите, Кен Майлз (которого сыграл Кристиан Бэйл), почти природные инстинкты которого за рулём сделали для превращения MK II в победителя Ле-Мана так же много, как и любое количество техников. Острый на язык ветеран, проведший за рулем 20 с лишним лет, больше, чем большинство его соперников на трассах, Майлз был непривычным героем. Однако, уже победив ранее в том же сезоне в Дайтоне и на Себринге, он был на пути к неофициальной гоночной «тройной короне» — титулу, которого не удалось достичь никому ни до, ни после него.

«Похоже, рок обходил Майлза стороной», — говорит Джордж Леви, специалист по истории автогонок и президент Зала славы автоспорта США. «И вот он всеми правдами и неправдами лидирует в «24 часах Ле-Мана», в полушаге от тройной короны, которую ещё никто никогда не получал. Ему 47 лет, и он вот-вот добьётся одного из величайших достижений в автоспорте, которое точно его обессмертит».

Но в Ford принимают решение, чтобы три машины закончили гонку одной группой — превосходная картина с точки зрения пиара, которая раз и навсегда доказала бы превосходство Ford, но в итоге привела к разногласиям. Сторонники Майлза утверждали, что у него украли победу, которая превратила бы его в легенду автоспорта; гонщики Брюс МакЛарен и Крис Эймон, также выступавшие за Ford, спорили с этим, говоря, что Майлз игнорировал приказы руководства команды в своём стремлении к победе. Парой месяцев спустя Майлз погибнет, разбившись во время дорожных испытаний новой модели Ford.

Кен Майлз рядом со своим автомобилем Ford Galaxie, пострадавшим во время гонки NASCAR в Риверсайде в 1964 году

Кен Майлз родился 1 ноября 1918 года в британском Саттон-Колдфилде. Он рано проявил способности к механике и гонкам на мотоциклах. Он работал в британской компании-автопроизводителе Wolseley Cars, но затем ушёл добровольцем на фронт во Вторую Мировую. Сначала он служил в Королевском корпусе инженеров, а затем стал сержантом-танкистом. Согласно книге Э. Дж. Бэйми «Гоните изо всех сил: Ford, Ferrari и их сражение за скорость и славу на Ле-Мане», Майлз управлял танками на миссиях по эвакуации и разведке, а его экипаж был одним из первых ворвавшихся в концентрационный лагерь Берген-Бельзен.

В другой истории Майлз лицом к лицу столкнулся с немецким солдатом на углу здания во время одного сражения. «Оба выхватили оружие», — писал Бэйми со слов сына Кена, — «и Майлзу помогла его молниеносная реакция».

После войны Майлз увлёкся автогонками. Он водил модели Bugatti, Alfa Romeo и Alvis, а также Frazer-Nash с фордовским двигателем V8 по трассам в Сильверстоуне и Брэндс-Хэтче. В начале 1952 года Майлз с семьёй перебрался в Лос-Анджелес, где стал культовой фигурой среди гонщиков-любителей Западного побережья. Сначала он выступал на MG и самостоятельно модифицированных «специальных моделях», о которых сегодня говорят с почтением сродни испытываемому перед мифами: MG с трубчатой рамой, одержавший 14 побед подряд, ещё один гибрид MG, известный под прозвищем The Flying Shingle («Летящая щепка»), и третий гибрид из Porsche и Cooper по прозвищу The Pooper («Задница»).

Кен Майлз за рулём «Летящей щепки»

«Кен был одним из тех парней, у которых есть потрясающие способности к механике», — говорит Джордж Леви, — «Большую часть своего первого десятилетия в Соединенных Штатах он провёл, гоняя на построенных им машинах. Специальные модели, такие как Flying Shingle и Pooper, были разработаны, спроектированы и построены в соответствии с его особыми талантами как гонщика. Он выиграл на них множество гонок».

Майлз также водил автомобили Maserati, Ferrari и Triumph, но наибольшего количества побед достиг на Porsche — 24 в сумме. «На Западе вряд ли сыскалась бы гонка, хоть сколько-нибудь претендующая на важность, в которой Кен не управлял бы Porsche», — писал редактор журнала Road & Truck Джеймс Кроу в 1966 году. «И, мне кажется, он проигрывал только в тех случаях, когда у его соперников появлялось что-то новенькое от завода».

У Майлза также была собственная тюнинговая мастерская в Северном Голливуде, где он впервые встретил уроженца Лондона Чарли Агапиу. «На его мастерской висело объявление «Требуется механик-англичанин», и я его увидел», — рассказывает Агапиу, который сегодня владеет салоном по продаже Rolls-Royce и Bentley, а в работе над «Ford против Ferrari» принял участие в качестве консультанта. «Работа механиком вместе с ним стала моей первой настоящей работой. То, как он работал с машинами… в другой ситуации его можно было бы принять за психа».

«Кен Майлз и Джин Стаки уделят вашей немецкой машине персональное внимание по следующему адресу: […} »

Майлз также был президентом Клуба спортивных автомобилей Калифорнии (California Sports Car Club), где контролировал организацию гонок, а также строил свои гоночные машины и участвовал на них в соревнованиях. Считается, что он дал путёвку в жизнь множеству новых гонщиков на калифорнийских трассах, включая своего будущего коллегу/соперника по команде Ford Дэна Гёрни. Однако Майлз столкнулся бамперами с разрешительным органом Клуба спортивных автомобилей Америки (Sports Car Club of America), решив побороть его многолетнюю систему, диктовавшую, кто может получить членство в клубе, а кто — нет (самому Майлзу в один момент в членстве было отказано).

Большинство знакомых с Майлзом вспоминают его как человека, не умевшего втираться к людям в доверие: грубоватый, прямолинейный и — согласно книге Бэйми — «саркастичный ублюдок». «Он был очень непосредственным в выражении своих желаний», — говорит Агапиу. «Но, насколько я понимал, он был и чрезвычайно дружелюбным. В фильме его показывают немного угрюмым, но в реальности он таким не был».

«Я — механик», — цитирует слова Майлза книга Арта Эванса о его карьере, — «Это направление всей моей профессиональной карьеры. Вождение для меня — это хобби, отдых, как гольф для других. Я бы хотел проехаться на машине «Формулы-1» — не для участия в Гран-При, а просто для того, чтобы узнать, каково это. Мне кажется, это было бы чрезвычайно весело!».

Обложка книги Арта Эванса «Кен Майлз»

Ещё Майлз любил работать в саду, разбирался в вине и был опытным колумнистом.

После того как налоговый инспектор вынудил Майлза закрыть мастерскую («С финансовой точки зрения он отставал на шесть минут», — смеётся Агапиу), Майлз пришёл на работу в автомобилестроительную фирму Кэролла Шелби Shelby American. Ей поручили превратить Ford GT40 в победителя Ле-Мана.

Изначально Майлза пригласили на должность водителя-испытателя одной из «визитных карточек» фирмы — модели Shelby Cobra. Он стал директором по соревнованиям в фордовской программе и быстро предложил Агапиу место в команде. «Я сказал Кену: я же ничего не знаю об этих высокоскоростных машинах!», — смеётся Агапиу, — «Cobra сильно отличалась от британской модели Sunbeam Alpine. Но Кен ответил: не волнуйся, ты выкрутишься. Ты меня обхитрил, так их тем более обхитришь».

Майлз взмывает в воздух за рулём Shelby GT 350 R на дебютной для модели гонке 14 февраля 1965 года в Техасе. Благодаря этому фото машина получила прозвище «Летающий Мустанг»

Желание концерна Ford победить компанию Ferrari состояло из двух частей: Генри Форд-второй развязал войну против Энцо Феррари после того, как Феррари отказался продавать свою компанию, желая сохранить контроль над гоночной программой; а глава маркетингового подразделения Ford Ли Якокка (которого в фильме играет Джон Бернтал) так же, как и итальянцы, знал, что победа гоночного автомобиля на треке означает продажи обычных моделей в салоне.

Однако последней — и единственной — победой американского автомобиля в крупных европейских соревнованиях на тот момент был выигрыш Джимми Мёрфи на Гран-При Франции. В 1921 году. А в период с 1960 по 1965 Ferrari безраздельно властвовала в Ле-Мане, одержав шесть побед подряд.

Автомобили Ferrari финишируют в Ле-Мане, 1965 год

Первая реакция Кена Майлза на GT 40 была в целом нормальной для него. «Он просто ужасен», — заявил гонщик. Однако Майлз сыграл существенную роль в доработке автомобиля и стал одним из первых тест-пилотов, которые когда-либо использовали компьютерное оборудование на треке. Но Майлза ни в коем случае не удовлетворила бы просто роль водителя-испытателя. Как сказал однажды один из фордовских топ-менеджеров, «Майлз с удовольствием прокатил бы даже свою бабушку до обеденного стола».

В поколении более молодых и симпатичных гонщиков, которым было за двадцать или немного за тридцать, Майлз смотрелся маловероятным кандидатом на роль звезды гонок. Ему было ближе к 45, и он часто появлялся на публике в своей старой потрёпанной армейской куртке. Со своим иногда сложным для понимания бирмингемским акцентом он цедил слова уголком рта после того, как в аварии у него парализовало лицевые нервы. А его большой нос был деформирован от удара бутылкой в барной драке, случившейся, когда он был ещё подростком.

«В первой половине 1960-х формировался новый профессиональный класс пилотов», — говорит Джордж Леви, — «Дэн Гёрни, Фил Хилл, Джим Холл, Ронни Бакнэм. Большинство из них были — словно специально или по стечению обстоятельств — молодыми, уверенными в себе, сообразительными в общении с прессой парнями, которых любая корпорация с руками и ногами оторвала бы на роль своих представителей. У Дэна Гёрни были все качества, которые могли потребоваться представителю корпорации. Кен был его полной противоположностью. Он был мужчиной в возрасте, не обладал по-голливудски гламурной внешностью и обычно весьма прямолинейно говорил о том, что чувствует — хотя иногда это и раздражало корпоративного спонсора. Кен не был бы тем, кого корпорация хотела бы видеть в центре внимания, если бы пришлось выбирать между ним и Дэном Гёрни».

Слева направо: Джо Шлессер, Кен Майлз, Кэролл Шелби, Брюс МакЛарен и Фил Хилл. 12-часовая гонка в Себринге, 27 марта 1965 года

Даже Кэролл Шелби — дружбу с которым Майлз чрезвычайно ценил — рассчитывал, что Майлз будет трудиться только водителем-испытателем либо гонщиком, но на менее скоростных автомобилях. Однако его способности были несомненны.

«Кен был выдающимся», — говорит Леви, — «Спросите Пита Брока, одного из последних оставшихся в живых членов команды Шелби, и он скажет вам, что Кен не уступал в скорости Дэну Гёрни, Брюсу МакЛарену, Марио Андретти — и некоторым другим звездам программы Ford GT. Вряд ли кто-то ещё способен был сохранять такой уровень скорости и время реакции в возрасте Кена. Пресса не уделяла ему внимание из-за его возраста и того, что его карьера приближалась к закату».

Для Чарли Агапиу настоящим талантом Майлза за рулём была его способность реагировать на происходящее одновременно и как механик, и как водитель. «Он берёг машину точно так же, как и побеждал в гонках», — говорит он. «Он был водителем-инженером. И в этом он был хорош. Он заставлял нас вносить в конструкцию тех автомобилей изменения, которые действительно имели значение».

Майлз в мастерской

В команде с техасским гонщиком и ветераном Индианаполиса Ллойдом Руби Майлз привёл Ford к первой крупной победе на 2000-километровой гонке в Дайтоне в 1965 году («Улыбка Чеширского кота не сходила с его лица ещё две недели», — говорит Агапиу, — «Он был в максимально приподнятом расположении духа»). Однако выступление Ford на Ле-Мане спустя всего несколько месяцев после этого обернулось обидным провалом. Все шесть автомобилей Ford GT40, принявших участие в гонке, включая один под управлением Майлза и Руби, не смогли добраться до финиша — сошли с дистанции из-за дефектов прокладки головки блока цилиндров. Вскоре после этого Генри Форд-второй отправил по открытке каждому из своих топ-менеджеров. Текст открытки максимально доступно выражал его ожидания от выступления Ford в следующем сезоне — «Вам лучше победить».

Что было нужно Ford, так это большая мощность для победы над Ferrari на длинных европейских трассах. С моделью Ford GT40 MKII начался эксперимент по интеграции обладавшего большими размерами и мощностью двигателя V8 в лёгкую ходовую часть GT40. После пробной поездки Майлз уже знал, что именно на этом автомобиле он хочет выступать в 1966 году в Ле-Мане. В книге подробно рассказывается о том, как Майлз часами нарезал круги по трассе на автомобиле, разгоняя его до 200 миль в час и дорабатывая его двигатель, трансмиссию и тормозную систему. Его связь с машиной описана как «нечто мистическое».

«Мы придали ей долговечность», — утверждает Агапиу, — «Мы изменили конструкцию машин так, что они могли финишировать, а не просто проехать шесть действительно быстрых кругов и потом сломаться. Мы дали им жизнь».

Ллойд Руби (слева) и Кен Майлз (справа) после победы на гонках в Дайтоне, 1966 год

Вновь объединившись с Ллойдом Руби, Майлз на MKII победил в Дайтоне, которая теперь разрослась до 24-часовых гонок. Они также победили в 12-часовых гонках на Себринге, но Майлз вывел из себя руководство Ford. Как только стало понятно, что гонщики Ford побеждают, им приказали снизить скорость, чтобы гарантировать, что машины дойдут до конца дистанции. Однако Майлз проигнорировал приказ и ускорил темп. Машина Дэна Гёрни отказала — возможно, из-за попытки удержаться в темпе, заданном Майлзом. Но, возможно, и нет.

«Ситуация накалилась настолько, что сам Кэролл Шелби вышел из пит-лейна к трассе, грозя Кену большим молотком для мяса», — утверждает Джордж Леви, — «С того момента фордовцы стали недовольны Кеном. Он был настолько индивидуалистом, что во время гонок имел обыкновение делать то, что хотел. В те времена было принято полагаться на приказы команды, и если ты не был командным игроком, то при любом раскладе оказывался в контрах с руководством команды. Было несколько случаев, когда Кен беспардонно проигнорировал приказы команды, а Кэроллу приходилось выполнять роль буфера между ним и фордовским начальством».

Кен Майлз в Ле-Мане, 1966 год

Спустя три месяца Кен Майлз принимал участие в гонках в Ле-Мане. На этот раз его напарником стал Денни Халм после того, как Ллойд Руби заработал травму позвоночника в авиакатастрофе. И снова Майлз лидировал, снова Ford побеждал в гонке — и его миссия по победе над Ferrari была почти завершена — и снова раздались приказы руководства.

В Ford хотели, чтобы три лидирующих машины — экипажи Майлза/Халма, Брюса Макларена/Криса Эймона и Дика Хатчерсона/Ронни Бакнэма — пересекли финишную черту рядом, ознаменовав исторический фото-финиш и однозначное превосходство Ford. Сначала расстроившись из-за того, что теряет заслуженную победу благодаря продиктованному пиаром решению, Майлз всё же повиновался.

Три автомобиля Ford финишируют в Ле-Мане, 1966 год

Однако он не знал, что организаторы гонки уже объяснили руководству Ford — ничья невозможна: Макларен и Эймон начали гонку позже, соответственно, проехали большее расстояние и будут признаны победителями. «В Ford настаивали на своём указании, даже зная, что это будет стоить Майлзу победы», — говорит Леви, — «Множество американских гонщиков утверждают, что у Кена украли победу в Ле-Мане».

Но Макларен и Эймон рассказывали и о другой стороне истории. По их словам, до приказа из боксов Ford они лидировали в гонке, а затем замедлились до указанного темпа — однако Кен Майлз нагнал и опередил их, потому что проигнорировал приказ. «Они вывесили знак «Помедленней», потому что мы ехали друг за другом, а они не хотели, чтобы мы соревновались друг с другом», — рассказывал Крис Эймон в интервью Джорджу Леви, — «Но дружище Кен Майлз полностью проигнорировал это. Брюс снизил скорость на три-четыре секунды на круг. Кен не обратил внимание [на знак] и захватил лидерство. В этот момент Брюс снова нажал на газ, и было принято решение организовать ничью, тем самым забрав у нас стимул соревноваться друг с другом. Я всегда полагал, что, несмотря на разногласия, мы бы с комфортом победили и на большой скорости. [Разногласия] вроде как немного испортили обстановку».

Когда три машины выровнялись, на последних секундах МакЛарен немного вырвался вперед. Сначала Майлз думал, что победил. Чарли Агапиу вспоминает эту путаницу. «После финиша возник некоторый беспорядок, а затем мы наконец поняли, что победителями объявили МакЛарена и Эймона», — говорит он, — «Кен был ошарашен. Он выглядел так, словно ему дали пинок под зад. Он схватил свою куртку и удалился с крайне недовольным видом. Затем он вернулся и, как настоящий джентльмен, поздравил всех, включая МакЛарена и Эймона — это была не их вина. Та последняя часть гонки вышла просто ужасной».

Брюс Макларен выходит из машины после финиша в Ле-Мане

Два месяца спустя, 17 августа 1966 года, Майлз погиб на трассе Риверсайд, испытывая новую модель Ford. Из-за неизвестного отказа оборудования машина вышла из-под контроля. Майлза выбросило из машины, когда она врезалась в насыпь. Он погиб мгновенно от полученных травм головы. Авария произошла на глазах его сына, Питера Майлза. «Это был последний круг в тот день, и он ехал очень агрессивно», — рассказывал Питер журналу Motor Sport Magazine, — «Внезапно стало тихо, и я увидел огненный шар. Меня отвели в сторону, но я мог его видеть. Когда видишь мёртвого отца, лежащего в грязи, это ранит».

Как говорит Джордж Леви, в истории Кена Майлза есть нечто от греческой трагедии: пилот, который не добивается известности среди любителей, которого обходят стороной лучшие гоночные команды из-за его возраста, но который наконец-то достигает успеха перед тем, как у него украдут величайшее достижение в автоспорте. Несмотря на то, что имя Майлза уважают в мире автогонок, внимание широкой публики он привлёк только после того, как Кристиан Бэйл воплотил его на экране в фильме «Ford против Ferrari».

Чарли Агапиу вспоминает, как узнал о его смерти. Новость пришла к Агапиу в его день рождения, спустя всего неделю после того, как его призвали в армию США. «Я был уничтожен», — вспоминает он, — «Я любил его, и я очень сильно по нему скучал. Он обращался со мной, как с сыном — он был достойным человеком и великим гонщиком».

Кен Майлз, Кэролл Шелби, Брюс МакЛарен и другие упомянутые в этой статье гонщики включены в Зал славы автоспорта США.

[перевод, источник: The Telegraph]

“Молчанию ягнят” — 30 лет: каков этот знаковый триллер об ужасе и человечности

Джоди Фостер и Энтони Хопкинс исполнили незабываемые роли в отмеченной пятью “Оскарами” адаптации мрачного романа Томаса Харриса.

“Знаете, как вы выглядите с вашей дорогой сумкой и дешёвыми туфлями? Вы выглядите как провинциалка”

Ганнибалу Лектеру, самому могущественному из всех выдуманных серийных убийц, почти не требуется время для того, чтобы составить мнение о Клариссе Старлинг в “Молчании ягнят”. Этот Лектер — не такой пассивный монстр, какого изобразил Брайан Кокс в “Охотнике на людей” (Manhunter), адаптации романа Томаса Харриса “Красный дракон”, которую Майкл Манн поставил в 1986 году. Лектер в версии Кокса выглядит отстраненным, словно человечество наскучило ему, раздражает его. Лектер Хопкинса, напротив, демонстрирует своё умиротворённое великолепие и силу при каждой возможности, в текущей ситуации — “препарируя” практикантку из ФБР, которая сидит в нескольких метрах от него за стеной из толстого стекла.

Несмотря на то, что Кларисса является перспективной практиканткой — и, стоит отметить, достаточно умной и изобретательной для того, чтобы привлечь внимание Лектера, — ее визави уже заклеймил её «провинциалкой», даже не взглянув на неё. Её начальник в отделе поведенческого анализа ФБР, Джек Кроуфорд (Скотт Гленн), отправил её к Лектеру с анкетой, которая может помочь Бюро поймать Буффало Билла, серийного убийцу, выслеживающего молодых женщин и сдирающего с них кожу. Кроуфорд не ждёт, что сможет получить анкету обратно, но подозревает, что Кларисса сможет спровоцировать Лектера. Именно это и происходит.

Словесная баталия Лектера и Клариссы в их первую встречу — это наиболее известная сцена в “Молчании ягнят”, демонстрирующая безупречную драматургию, запоминающиеся реплики и наэлектризованную “химию” между актёрами. Однако эта сцена выжимает все силы из Клариссы. Её угнетает то, как легко и точно Лектер оценил её внешний вид, акцент и натянутое стремление к профессионализму, сделав правильный вывод о том, что она “ушла от белых бедняков не больше чем на одно поколение”. После встречи, которая заканчивается для Клариссы дополнительной травмой, не связанной с Лектером, ей едва хватает сил для того, чтобы вернуться к своему старенькому Ford Pinto. Ей удалось сделать то, на что надеялся Кроуфорд, но при этом она ощущает себя побеждённой во всех смыслах.

Значительная часть убедительности “Молчания ягнят” исходит из концепции того, что Кларисса является глубоко уязвимой, но при этом чрезвычайно решительной женщиной. В фильмах существует более скучный тип подобной героини: просто сильная, не по годам проницательная и постоянно недооцениваемая окружающими её мужчинами. В общем, совсем не такая, какой её изображает Джоди Фостер, и не такая, какой её хотел бы видеть режиссёр картины Джонатан Демме по сценарию Теда Талли. Существует множество кинематографических причин, по которым “Молчание ягнят” установил новый студийный стандарт хорроров 30 лет назад — световые эффекты Така Фуджимото, зловещее и пронзительное музыкальное сопровождение Говарда Шора, даже дизайн титров. Однако ключевым элементом, который привлёк аудиторию к Клариссе, стало то, что она ищет следы в темноте — сначала фигурально, а потом буквально. Она напугана точно так же, как и зрители.

Демме никогда не был очевидным кандидатом на пост режиссёра такого фильма, как “Молчание ягнят”, и именно это делало его правильным кандидатом. Он был звездным выпускником школы Роджера Кормана и, в общем-то, не новичком в жанре — в последней трети его комедии “Дикая штучка” (Something Wild) 1986 года разворачивалось жуткое насилие. Но при этом Демме был скорее известен теплотой и жизнерадостностью таких фильмов, как “Мелвин и Говард” (Melvin and Howard) или “Замужем за мафией” (Married to the Mob), а не любовью к жути. И благодаря этому в фильме возникло критическое напряжение: с одной стороны — поджанр, требующий детализации смертельных фетишей и психотических импульсов, с другой — режиссер, стремящийся подчеркнуть человечность там, где он может ее найти. И именно этого не хватает его имитаторам, равно как и ужасному сиквелу “Ганнибал” (Hannibal).

Величие “Молчания ягнят” подтвердилось с самого начала — на тот момент картина стала всего лишь третьей получившей “Оскары” во всех пяти главных номинациях (лучшие фильм, режиссер, сценарий, актёр и актриса), после “Это случилось однажды ночью” (It Happened One Night) и “Пролетая над гнездом кукушки” (One Flew Over the Cuckoo’s Nest). Но при этом с самого начала её сопровождала и критика персонажа Буффало Билла, которая с годами только крепла. Хотя в фильме явно говорится, что он не транссексуал, ассоциация его развивающегося гендера с насилием, выражаемая через жизненный цикл мотыльков “мёртвая голова”, которых он коллекционирует, обладает той же чертой, что и фильм “Психо” (Psycho) за 30 лет до неё. Намерения имеют значение (уж кого-кого, а Демме нельзя обвинить в бесчувственности), но то, что Билл бежит от своей мужественности, не притупляет уродливость последствий его метаморфозы.

То, что сцены с Биллом являются единственными, которые производят впечатление обычного фильма про серийного убийцу, отличаются от точки зрения Клариссы на происходящее и наполнены нервирующими мелочами, что-то да значит. При этом голос и внешний вид исполнителя роли, Теда Ливайна, впечатляют, а использование песни American Girl Тома Петти для представления последней жертвы Билла выглядит настолько сенсационным, что новый фильм “Дьявол в деталях” (The Little Things) почти полностью заимствует эту сцену в своём начале. Что отличает “Молчание ягнят” — это то, насколько тщательно он документирует попытки Клариссы ориентироваться в мире мужчин, который населён её коллегами и серийными убийцами, при этом одна группа необязательно представляет собой больших “волков в овечьей шкуре”, чем вторая.

Несмотря на то, что Клариссе приходится встать на путь кровавого противостояния с Биллом — сцена с “обманкой”, когда она стучит в его дверь в то время, как ФБР обыскивает не тот дом, поистине великолепна, — ей самой не удаётся избежать удавки прошлого, которая затягивается на её горле. Тут дело не только в Лектере, требующем доступа к самым мучительным моментам её детства в своей зловещей игре “ты — мне, я — тебе”, а в самом расследовании, заставляющем её вернуться к своим скромным корням и столкнуться с мужчинами, которые не видят в ней равную себе, если вообще её видят. Она борется за уважение всеми способами, начиная от мягкого обмана своего босса за то, что он выдворил её прочь во время разговора с местной полицией, и заканчивая отчаянной схваткой в финале.

До того, как остановить свой выбор на Фостер, Демме было интересно попробовать на роль множество разных актрис — Мишель Пфайффер, Мег Райан, Лору Дёрн. Но в итоге в роли Клариссы Старлинг кажется уже невозможным представить кого-то другого. Сочетание миниатюрности и решимости Фостер заставляет фильм задевать зрителей за живое. Потому что борьба Клариссы в стремлении преодолеть её недостатки, связанные с её комплекцией, неопытностью и судьбой, так остро отражается в каждом моменте. Она хочет защитить других женщин от угроз, которые ощущает вокруг себя, включая таковые от других практикантов и начальников, которые на самом деле могут желать ей успехов. Это непрестанное сражение в одиночку, которое ощутимо пугает вне зависимости от того, что она к нему готова.

[перевод, источник: The Guardian]

Создайте подобный сайт на WordPress.com
Начало работы